Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— Что вы делаете? — хрипло высказывался режиссер. — Вы срываете ответственное выступление!

— Не обращайте на него внимания, — посоветовал девушке один престарелый «вельможа». — Лучше расскажите нам: кому вы это повезете песенку, кто у вас там на трассе поет?

— Хотя бы и я пою. А что?

— Ничего. Мы так и думали: такая девушка обязательно должна петь. Колька, давай песенку — она нам сейчас споет!

Колька принес песенку, и девушка запела. Голос у ней был тонкий и чистый. Не закончив песню, она убежала — ей было некогда.

Артисты никак не могли успокоиться. Режиссер устало повторял, что снимает с себя всякую ответственность.

— Почему такая несправедливость судьбы? — молодым голосом кричал один важный «сановник» с лицом, густо облепленным крашеной паклей. — Я фигурировал перед девушкой косматым стариком с рыжей бородищей, — шутил он.

— А меня интересует, — мечтательно говорил «император», — кто эта девушка. Мы даже фамилии ее не узнали.

С минуту девушка постояла на пороге. Ее остановила творческая тишина, господствовавшая в редакции. У самой двери сидел хмурый человечек, он вычитывал заметки, отпечатанные на длинных бумажных полосках.

Девушка склонилась к нему и прошептала:

— Я пришла ругаться.

Человек вздрогнул всем телом.

— Простите, я не знала, что вы такой нервный, — сожалеюще пробормотала девушка. — Но все-таки я пришла ругаться.

Ругаться не пришлось. Кудрявый парень, задумчиво взиравший на лист бумаги, где уже было выведено заглавие статьи: «Гвардейцы послевоенной пятилетки», принял в делах девушки самое живое участие.

Он шутил, копался в ящиках, нашел несколько пьес и аккуратно уложил их в черную папку. Туда же он добавил ноты, пару журналов и торжественно преподнес.

— Теперь скажите, кто вы, как вас зовут? — спросил кудрявый. — И я вам скажу про себя. Я Потороко. Вы, наверное, читали мои статьи в нашей газете? Так кто вы и откуда?

— Анкету я заполняла. Могу, конечно, сказать. С двенадцатого участка.

— А имечко? — допытывался кудрявый.

— Имечко мое Маруся. Но вы меня не отвлекайте. Я буду с вами ругаться. Кто у вас тут отвечает за всю газету в целом, кто главный?

Темноволосый молодой человек, которого старила его клинообразная бородка, безмолвно улыбавшийся со своего места, встал.

— Ага, это я! Я отвечаю за газету в целом. Рассказывайте, как живете, как работаете. Мы ведь про ваш двенадцатый участок писали. Читали?

— Читали и хотим беспощадно с вами ругаться.

Маруся обвиняла газету в том, что она на всю стройку осрамила стахановку двенадцатого участка комсомолку Зину Филиппову.

— Не может быть. У нас материал всегда проверяется, — убежденно заявил редактор.

— Ничего не проверяется, — опровергла его девушка.

Зина совсем недавно пришла на стройку, до этого работала в колхозе. У нее, конечно, вначале не получалось. И вот газета пишет: такая-то изо всей комсомольско-молодежной бригады одна не выполняет плана. И в тот самый день, когда газета с такими обидными словами приходит на участок, Зина уже дает двести пять процентов. Зачем же печатать неправду?

— Мы не виноваты, — сказал редактор. — Когда мы писали, она еще не вырабатывала.

— Виноваты! — настаивала девушка. — Не имеете права отставать от темпов. Надо собирать материалы не на столах, а на трассе. Учились бы в свое время у военных корреспондентов: они под пулями собирали заметки и выпускали газеты.

— Справедливо! — обрадовался Потороко. — Очень справедливо! Я об этом тоже все время твержу. Нам надо больше бывать на трассе.

— Ну, ничего, мы поправим. Мы напишем снова, — успокаивал редактор. — Если бы не сегодняшний номер к конференции, мы бы сейчас вместе с вами и написали.

— Нет уж, пишите сами. Я пойду, — заторопилась девушка.

Кудрявый пытался ее удержать, но не сумел.

— Скажите хотя бы, как ваша фамилия? А то потом не найдешь вас там, на трассе.

— Найдете, если поищите, — засмеялась девушка.

Творческая тишина исчезла. Ее вытеснил шум, все развеселились. Печалился один Потороко.

— Газетчики, а фамилию не узнали. Попробуй ее теперь найти на трассе. Ну, кто она, я вас спрашиваю, такая веселая, такая ласковая.

В клубе, наряженном в кумач, открылась конференция стахановцев строительства. Выбрали президиум, заслушали доклад о пятилетнем плане и об итогах работы на строительстве за квартал.

После перерыва, когда все снова успокоилось в зале, председатель поднял к глазам записочку и, заулыбавшись, объявил:

— Первое слово предоставляем бригадиру комсомольско-молодежной бригады Марусе Калитенко!

На трибуну взошла румяная и рослая девушка в нарядном шелковом платье. Спокойно выждав минуту, она наклонилась к залу и громко, звучно заговорила:

— Товарищи! Я привезла вам привет от коллектива двенадцатого участка и рапорт о досрочном выполнении нашего плана по земляным работам. Я хочу вам рассказать, как мы предполагаем досрочно выполнить задание нашего правительства и что нам мешает.

Мороз все усиливался, крепчал, обжигая лицо. Нина торопилась, почти бежала и, не угадывая в темноте неровностей дороги, спотыкалась и взмахивала руками. На полпути она вспомнила, что пирог — великолепный юбилейный пирог, по поводу которого она выслушала столько советов, — остался в духовке плиты и мог подгореть. Подружки, помогавшие ей в приготовлениях, не знают об этом и, наверное, не догадаются его вынуть. С минуту она колебалась — вернуться ей или все-таки бежать на завод. Нахмурившись, она продолжала путь, досадуя, что Сергей с его всегдашними затеями заставил ее оторваться от домашних хлопот, когда дорог каждый миг. Досада нарастала в ней по мере приближения к заводу, и, шепча: «Ох, и попадет же тебе сейчас!» — она уже не думала, как час назад, что в этот дважды праздничный день надо беречь хорошее настроение.

Чувство досады чудесным образом испарилось, едка она вошла в цех, которым гордилась, пожалуй, больше, чем кто-либо на заводе. Полгода назад фрезеровщик Смелов — ее Сергей — перешел на четыре станка. Детали, которые он вырабатывал, предназначались к переходу на массовый выпуск продукции, некоторые из них изготовлялись еще в порядке опыта. Его станки отделили перегородкой от остальных участков огромного механического цеха, и образовавшийся новый цех стали для краткости называть по имени его единственного работника — «смеловским».

Нина очень любила смотреть, как Сергей работает, но чтобы при этом он не замечал ее. Это неизменно вселяло в нее спокойствие, какую-то вместе с тем приподнятость и горделивую радость. И теперь она стояла в дверях, уже позабыв о досаде, торопливо стирая с ресниц подтаявший иней. В цехе было просторно и светло от нескольких солнц — больших электрических ламп. Свет играл на движущихся округлостях и плоскостях станков, ровно лежал на блистающе-чистом полу и на белых стенах. На одной из стен алело знамя с надписью: «Лучшему фрезеровщику города и края», с древком, склоненным к Смелову. Вокруг по-особенному пахло металлом и машинным маслом. Ей нравился этот смешанный запах, и она с удовольствием его вдыхала.