Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Дронов деликатно отходит в сторонку: пусть ребята поболтают, пусть освоятся немножко. Смотри, до чего возбуждены, прямо захлебываются! И неудивительно, мы по себе знаем, как первый раз приходят на работу: буквально все дрожит в тебе от волнения.

Пареньки, перебивая друг друга, обсуждают случившееся с ними. Отец несколько раз ходил к домоуправу, просил в справке добавить возраст хотя бы до семнадцати с половиной или в крайнем случае до семнадцати. Все ведь пугали: не возьмут на химический завод несовершеннолетних, ни за что не возьмут. А никто на справки домоуправов и не глянул. Правда, помогло, что мы оба верзилы. Знаешь, Костя, какой приказ сочинили про нас, я запомнил каждую букву: «Ларичева Б. П. и Ревнова И. М. назначить рабочими по основному производству с месячным испытательным сроком». Теперь, Иван, умрем, а срок выдержим. Нам больше всех Пряхин понравился: молодец, все быстро решает и, видать, добрый. А этот Хорлин, заведующий лабораторией, — язва и любитель женского пола. Подожду, говорит, девочек из их школы. Ишь ты, гусь! А мы и сами не хотим в твою лабораторию.

Костя Туфлин вполне солидарен с дружками: работать надо только в цехе, лаборатория не для мужчин. Да и не хватит всем места в лаборатории. Костя на целый месяц раньше приятелей пришел на завод. Хотел поступать в театральное училище, а вместо этого очутился на заводе. Сейчас на правах старожила дает полезные советы, жаль, что они влетают в одно ухо, вылетают из другого. Ребят больше интересуют блески новогоднего снега, запутавшиеся в Костиной шевелюре каракулем, — что это за украшение устроил Костя на своей садовой голове?

Костя, нагнувшись, трясет прической и объясняет:

— Я работаю в цехе, где техническую салициловую кислоту очищают способом возгонки, способом сублимации, ясно?

Глядя на ребят, Дронов и Курдюмов тоже делятся впечатлениями: пришли кадры первой пятилетки.

— Симпатичный народ, главное — сознательные и знают формулы, основы химии. Грамотнее нас, понимают, что происходит внутри аппаратов. Они себя покажут, вот увидишь. Конечно, пока сущие дети. Посмотри на этого, — Дронов кивает на Бориса, — здоровый детина и кулаки подходящие, а лицо ребячье, губы толстые — обидишь, и они задрожат, надуются.

Коля Курдюмов — комсомольский вождь на заводе, он выясняет у ребят: комсомольцы они или нет? Спрашиваешь! Конечно, комсомольцы.

— Нашего полку прибыло! — радуется Коля. — Если обижать будут — приходите в ячейку. Поняли, нет? А насчет спорта как вы?

Борис — гиревик, Ваня прилично бегает, оба играют в хоккей — конечно, не в команде, просто во дворе. Ваня еще прилично бегает на «норвегах». Довольный Курдюмов записывает ценные данные в маленькую записную книжечку.

— Ну, орлята, поговорили — хватит, — прерывает Дронов затянувшуюся беседу. — Делу — время, потехе — пять минут.

— Не робеть, голову держать гордо! — подбодряет друзей Курдюмов.

Борис, милый герой мой… Давным-давно остались позади пятилетки и великая война, много, ох много всего пережито, но ты не забыл, никогда не забудешь первых своих шагов на заводе. Ты никогда не забудешь сушилку, с нее начался твой трудовой стаж.

Сопровождаемые Дроновым, вы с Ваней зашли в раздевалку и, смеясь, сменили одежду на толстые, шинельного сукна штаны и такие же куртки, обулись в здоровенные башмаки на деревянных подошвах, а Дронов подвесил каждому на шею ватный респиратор.

— Через эту подушку будете дышать, — сказал Григорий Михайлович, и вы опять загрохотали, решив, что он все шутит с вами.

Синеглазый спокойный Дронов водил вас по цеху: если что непонятно, спрашивайте, орлы, не стесняйтесь.

Один раз прошли, потом второй, третий и опять вернулись к дремлющим в тепле косолапым автоклавам. И снова спустились в мрачноватое подвальное помещение. Здесь Дронов пытается объяснить назначение громадных деревянных чанов, каждый размером с круглый купальный бассейн:

— Сюда мы выгружаем из самоварчиков темную реакционную жидкость. После добавки в нее крепкой серной кислоты высаживается густая желтая каша — это и есть салицилка, ее отжимают на нутчах. А дальше идет уже ваша работа.

Внимательный аппаратчик видит: ребят волнует только их работа, справятся ли они с ней. И нечего их водить по всему цеху, им пока надо знать, как обращаться с центрифугой и сушилкой.

Ваня и Борис настороженно следят за каждым движением Дронова: он много раз пускает и останавливает центрифугу, включает и выключает сушилку. Пареньки не сводят глаз с загрузочного люка — с этой широкой пасти чудища-сушилки. Стальной челюстью в пасти щелкает решетка: «Так, так, так…» Металлическое и четкое щелканье звучит скептически: «Посмотрим, на что вы годитесь, посмотрим… так… так…»

— Ты давай вниз, на загрузку, — говорит, наконец, Дронов Ване. — А ты, — он кивает тебе, — будешь наверху, на выгрузке. Ну, действуйте…

И наши друзья уже трудится. Внизу Ваня с марлевым респиратором на лице торопливо загружает сырым продуктом широченную центрифугу, все время поглядывая на щелкающую пока вхолостую загрузочную решетку сушилки. «Так, так…» Центрифуга наполнена, и Ваня с опаской запускает ее, постепенно увеличивая реостатом напряжение тока.

Сначала внутренний барабан вертится медленно, потом раскручивается все сильнее и сильнее и, наконец, за его бешеным вращением невозможно уследить. При этом центрифуга «разговаривает»: при медленном вращении она воет басом, потом истоньшает вой, несколько секунд свиристит сиреной и, свистнув под конец пронзительно и озорно, начинает негромко и музыкально гудеть.

Ваня мчится к сушилке, подтаскивает к загрузочному люку ящик с отжатым на центрифуге продуктом, хватает большой совок и начинает кидать комья желтоватой массы на прыгающую решетку. Щелканье захлебывается, глохнет. Ваня кидает, кидает и кидает, прислушиваясь к непрерывному пению центрифуги. По его длинному и узкому скуластому лицу бегут ручейки пота, только Ваня не может их вытереть: и руки, и куртка, и респиратор основательно запудрились желтым порошком.

Напряжение работы не избавляет Ваню от мыслей, он думает о себе и о Борисе. Все-таки нам повезло, мы вместе. А два часа назад стояли за вахтой и дрожали: ничего не выйдет, не примут, опять иди на биржу. Подумать только, двоим доверили такую махину. Я загружаю, Борька выгружает.

Да, у Вани Ревнова начало, у Бориса Ларичева конец процесса. Частицы сырой кислоты, которую Ваня бросает в пасть, подхватывает горячий воздух могуче ревущих вентиляторов и несет их в широком жерле алюминиевой трубы на высоту двадцати метров. (Дронов показал трубы с улицы, они выше любой каланчи торчат над крышей.)

Когда горячий вихрь промчится по алюминиевым ходам, распылившаяся в нем салицилка уже потеряет влагу. Сухой порошок сваливается с высоты двадцати метров вниз и попадает в бункер размером с товарный вагон. Конус бункера замкнут в камеру, чтобы пылевидное вещество не разносилось по всей территории завода. «Пусть уж пострадает один, дабы все не страдали», — объяснил Дронов.