Василий Ажаев - Предисловие к жизни

После этого кинулся к выходу и опять не нашел его. В ужасе ты бился всем телом о стенку, колотил в нее кулаками до тех пор, пока все кругом стало не белесым, а черным. Первый раз в жизни тебе привелось потерять сознание.

Ты очнулся от боли, холода и неудобного положения тела: Дронов усердно делал тебе искусственное дыхание, а рослая тетка в белом халате обильно и бестолково поливала тебя холодной водой. Двое пожарных в своем железном брезенте монументально стояли по обе стороны от тебя, уставив брандспойты в камеру, — они тоже не жалели воды. Толстыми сверкающими струями она летела по воздуху к огню и грязными ручьями вытекала по полу обратно, к твоим ногам. Костя и Ваня сиротливо выглядывали из-за широкой спины Дронова, — кажется, они уже оплакивали тебя.

Запечатлев эту картину одним взглядом и навсегда, ты оттолкнул Дронова и вскочил.

— Потише, милок, поаккуратнее, — сказала медицинская тетка. — Идем в медпункт, полежишь, попьешь молочка, смажу твои ожоги. Возможно, придется лишить тебя прически.

Все задвигались, едва ты очутился на ногах. Твои товарищи виновато улыбались. Дронов подмигнул, потискал тебя в крепких объятиях и рассказал:

— Ты мешком вывалился из камеры, когда мы прибежали сюда на гулкий удар.

«Это я случайно вывалился из камеры, случайно уткнулся в дверь», — содрогаясь, подумал ты.

— Хватит воды, огня давно нет! — крикнул Дронов пожарникам.

Он зашел в камеру и через минуту вышел оттуда вместе с Пряхиным, Нусбаумером и каким-то лохматым парнем. Они были мокрые и смешно, по-собачьи отряхивались.

— Трение сухих частиц кислоты возбудило электричество. Оно дало искровой разряд, который воспламенил распыленную массу кислоты. — Пряхин громко и уверенно сказал это. Ты с интересом узнал причину аварии. А химик спрашивал у Нусбаумера: — Вы не согласны с таким объяснением аварии? Изложите вашу точку зрения.

Нусбаумер покачивал головой, но точку зрения не излагал, видимо, за неимением ее. Пряхин подошел к тебе, вытирая мокрое лицо платком.

— Испугались? Такая громовая штука кого хочешь испугает.

В мгновение пришло нестерпимое ощущение ужаса, ты готов был бить кулаками в железную стенку камеры («Нет выхода отсюда… Я погиб… Мама!»). Пряхин не сводил пристального, изучающего взгляда, и тебе захотелось удрать куда-нибудь подальше.

— Семен Федорович, он ведь сумел выключить машину, — сказал Дронов, приходя тебе на выручку.

— Значит, способен человек не терять присутствие духа в момент опасности — производственнику без этого нельзя.

Пряхин по своему обыкновению пожевал губами, покатал желваки на скулах и усмехнулся: около сушилки собралась изрядная толпа. Вот так всегда на производстве: люди не убегают от опасности, а, наоборот, со всех сторон бегут на помощь. И у паренька, к счастью, не больно испуганный вид.

Строгим голосом Пряхин распорядился:

— Расходитесь, друзья, по местам: работа ждет. Вернее, она не ждет.

С печальным видом, так и не перекинувшись ни словом, Ваня и Костя пошли прочь, оглядываясь на пострадавшего приятеля. Ему принесли литровую бутылку горячего молока и заставили пить, несмотря на протесты.

— Как поступим с сушилкой? — спросил Нусбаумер. — Техника безопасности что скажет? — Седенький начальник цеха с явной насмешкой посмотрел на лохматого парня.

— По-вашему, закрыть ее, товарищ Выкин? — спросил и Пряхин.

Выкин молчал с виноватым видом, будто это он выдумал сушилку и он устроил аварию.

— Закрыть сушку нельзя, — сказал Дронов. — Это взять и закрыть почти весь завод.

— Вот именно, — согласился Нусбаумер. Он с торжеством смотрел на парня и ждал его слова.

— Под особым контролем будем работать, — сердито высказался, наконец, Выкин.

Тебе стало жаль его, ты догадался: производственники срывают на этом парне свою досаду, тогда как ему нечем ответить. Он не может закрыть сушилку и сорвать выработку, а разрешить работать — значит отвечать за таинственное статическое электричество и новые аварии.

— Контроль ваш, хлопоты наши, — засмеялся Дронов. — Доверьте сушилку мне и другим аппаратчикам поопытнее.

— Хорошо, так и сделаем, — решил Пряхин. — Вы, Дронов, похозяйствуйте здесь сами. Техника безопасности займется проверкой статического электричества. Заставим механиков взяться за переделку сушилки. Такая авария — урок для всех. Правда, товарищ пострадавший?

Пряхин стянул с себя мокрый халат и сказал Нусбаумеру:

— Бориса Ларичева отпустите домой денька на три, на четыре. Пусть отдышится и полечит ожоги. Когда вернется, переведем в цех метилового эфира.

— Что я, маленький! — хрипло сказал ты.

Пряхин и Дронов засмеялись, даже невозмутимый Нусбаумер улыбнулся.

— Видите, Михаил Ильич? А вы жалуетесь, что все проклинают сушилку, не хотят на ней работать, — заметил шутливо Пряхин.

— Не обижайся, парень, — по-дружески посоветовал Дронов. — Семен Федорович не думал тебя обидеть.

— Я перевожу вас вовсе не потому, что пожалел, — уже серьезно объяснил тебе главный химик. — Работа есть работа, и вы не маленький, справедливо замечено. Слава богу, совершеннолетний, а? — Пряхин на мгновение хитро сощурился, а ты поспешил отвести взгляд в сторону. — Заводу нужно, чтобы группа грамотных рабочих освоила за короткое время технологию всех цехов. Слышите? Всех! И, пожалуйста, не воображайте, будто в цехе метилового эфира для вас приготовлен курорт.

При этих своих словах Пряхин рассердился. Коротко повторив, кто и что должен сделать по сушилке, главный химик торопливо пошел прочь. Ходил он занятно: всегда очень быстро, почти бегом, широко размахивая руками, согнутыми в локтях.

Признайся, ты был рад неожиданному отпуску. Ребята тебе позавидовали, несмотря на устрашающие, в нашлепках желтой мази ожоги на плече, на лопатках и на руках.

Ты не стал их дожидаться, быстро ушел. То ли тебе хотелось побыть одному — обдумать все происшедшее, то ли в еще большей мере ты был взволнован первой своей получкой, выпавшей на этот же день.

Дойдя до трамвая, ты начал тискаться и жаться в толпе, пытавшейся вместиться в «нерезиновый» вагон. Ожоги твои заныли и запылали от толчков и жарких объятий, и ты предпочел двигаться «одиннадцатым номером» (так в те времена называли пешеходный способ передвижения).

Завод помещался в Сокольниках, жил ты на Трубной — конец немалый. Ты шагал и шагал, возбуждение, владевшее тобой, помогало твоим молодым ногам быстрее преодолеть длинный путь. Через полчаса с Каланчевской площади ты свернул на пыльную и тесную Домниковку. Еще несколько минут — и Садово-Спасская, и ты уже влился в горластый людской поток на Сухаревке, вечно крутящийся и бурлящий вокруг громадной розово-красной башни.