Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Женщины, девушки, девчонки — от старой матери фронтовика Каныш до легкомысленной Акил и робкого подростка Гульнар — находят в труде во имя победы силы, радость и гордость, готовность двигать скалы, если это нужно будет родной земле. В них, вчерашних рабынях, в творческом труде обретших высокое человеческое и гражданское достоинство, гордящихся своими трудовыми мозолями так, как раньше могли бы гордиться самыми дорогими нарядами, с особой силой выражается новый эстетический идеал художника социалистического реализма.

В романе «Люди наших дней», как свидетельство народно-эпической традиции, добру прямо противопоставлено зло: герою патриотического труда Чаргыну — тунеядец и проходимец Чегиртке, пытающийся своими провокационными разговорчиками подорвать единство «спешащих к победе» колхозников. Ленивая и жадная до колхозного добра приятельница Чегиртке мельничиха Калыйна противостоит скромной и гордой Батиш, которую она стремится в корыстных целях подсватать своему дружку и сообщнику.

Есть в романе и традиционный мудрый старец Акман, в образ которого писатель-реалист вкладывает не просто новое содержание, но и новые, свойственные человеку наших дней трудолюбие, особую, тонкую деликатность. Именно Акман — носитель основополагающей идеи романа, идеи дружбы народов как основы несокрушимой крепости советского строя. Эта идея воплощается в дружбе Акмана с русским кузнецом Дмитрием, который (как, впрочем, и многие другие русские персонажи в романах киргизских, казахских, узбекских и других писателей наших республик) показан также традиционным «идеальным героем», носителем добрых начал.

Особенно живо выражены мотивы дружбы народов в описании сестринских отношений украинки Любы и выросшей на Украине, а теперь вернувшейся на родину сиротки Мыскал с местными колхозницами.

Не все в военном романе Тугельбая Сыдыкбекова написано с равной силой. В нем еще заметны порой элементы схематизма, но автору удалось главное — показать правду развивающихся человеческих характеров. Он проявил также умение реалистически использовать все компоненты прозаического повествования.

Пейзаж в романе — мягкий, богатый и выразительный.

Место и функции пейзажа в киргизском народном творчестве были ограничены. Многолинейная композиция дает возможность широкого охвата явлений действительности. Живой литературный язык освобожден от монотонности сказового языка, обогащен неологизмами и вместе с тем сохраняет свои основные принципы, яркую народную метафористику, а порой и высокий эпический стиль.

Сыдыкбеков и в детской литературе выступает как художник эпического склада, верный народно-героической традиции, которую он неустанно обогащает средствами русской реалистической школы. Не случайно в его повести «Дети гор», представляющей большую форму прозы в киргизской детской литературе, присутствует образ великого акына киргизского народа Токтогула. Его бюст установлен в аильной школе, о нем старики рассказывают пионерам, высоким духом его поэзии овеяны страницы книги, призванной воспитывать маленьких героев новой действительности.

XX съезд партии открыл новую страницу в жизни нашего народа — строителя коммунизма, разоблачил чуждый нашему строю культ личности и положил начало восстановлению ленинских норм во всех сферах нашей жизни. Он не только развязал всенародную творческую инициативу, но дал возможность по-новому взглянуть на все уже сделанное. Не случайно после XX съезда многие писатели нашей страны, наряду с созданием новых произведений, свободных от необходимости в той или иной степени учитывать требования культового догматизма, обратились к работе над новыми вариантами наиболее значительных из старых своих трудов. То ли несправедливо осужденные, то ли написанные из-за сложившихся тогда обстоятельств не в полную силу реалистической правды, которая иной раз лишь сегодня предстала художнику во всей глубине, эти произведения получают свою вторую жизнь.

Обратился и Тугельбай Сыдыкбеков к своей «Поднятой целине» — роману о первых днях коллективизации «Кен-Суу». Когда я говорю о киргизской «Поднятой целине», казахской («Шиганак Берсиев» Г. Мустафина), армянской («Ацаван» Наири Зарьяна) или грузинской («Гвади Бигва» Лео Киачели), я не имею в виду некое разноязычное подражание Михаилу Шолохову и не расцениваю образы грузинского Гвади или киргизского Иманбая как своего рода перепевы шолоховского Щукаря.

Не подлежит сомнению большое влияние русского романа о деревне (в частности, «Поднятой целины») на развитие этого жанра во всех братских литературах (включая русскую и литературы стран социалистического лагеря). Но это влияние выражается не в ученическом переписывании образов Давыдова или Щукаря, а в том, что очень точно (даже в самом названии) определивший общественно-историческое значение коллективизации роман Шолохова дает правильный ориентир для реалистического поиска и обобщения. Да, и у Гвади, и у Иманбая есть общие черты с дедом Щукарем, горестные черты неудачничества, забитости прежней жизнью, живо сочетающиеся с неизбывным оптимизмом. Есть сходство и в авторском отношении к герою, в той доброй, теплой усмешке, свидетельствующей о сердечности, расположении писателя к своему персонажу, какой освещены все эти три образа. Но каждый из них не списан с другого, а найден в жизни, обобщен и вылеплен самостоятельно, на своей национально-исторической почве.

Каждый писатель, повинуясь велению жизни, стремится правдиво показать, как поднималась в его народе человеческая целина, какой ломкой старого, отжившего этот процесс сопровождался, какие трудности преодолевались, как испытывался и рос при этом национальный характер, какие перспективы раскрывались перед ним в будущем. Тема и метод, естественно, сближали художников, которые в иных случаях и стремились в той или иной мере ориентироваться на опыт Шолохова, одновременно оставаясь самим собой, со своим народно-историческим опытом, на почве своей национальной традиции.

И то, что Шолохов делал, завершая свой роман второй книгой, проверяя с широко гуманистических позиций XX съезда историческую правду своего повествования, Сыдыкбеков искал, создавая второй вариант «Кен-Суу», который вышел в свет под названием «Среди гор».

Хотя он и является новым вариантом произведения, написанного еще в тридцатых годах, вариант этот свидетельствует о решительно возросшем мастерстве Сыдыкбекова как реалиста.

Роман «Среди гор», как и «Кен-Суу», повествует о первых годах коллективизации в Киргизии. Действуют в нем те же герои. Роман «Среди гор» состоит из двух книг. В первой изображается та пора, когда баи еще крепко держали аил в своих руках. Их ставленник Саадат верховодит и в аилсовете и в комсомоле, пользуясь неограниченным доверием своих одноаильцев, с одной стороны, как вожак советской молодежи, а с другой (по старинке), как потомок крупного феодала-родоначальника. Расчетливый и холодный, он ловко ведет двойную игру, всецело подчиняя себе доверчивую, наивную молодежь из вчерашних крестьянских низов. Активисты села Сапарбай, байский батрак Самтыр, даже Бюбюш — женщина волевая и самостоятельная поначалу доверяют ему всецело. Саадат диктует джигитам постановления никогда не происходивших комсомольских собраний, рассылает по дворам собирать никем не назначенные дополнительные налоги, на которые празднует свою свадьбу. Под видом проведения мероприятий Советской власти Саадат раздувает межродовые раздоры по указке феодалов своего рода. Страшная отсталость киргизского села, еще не вышедшего из-под гнета патриархальщины, помогает байскому ставленнику в его темных делах. Тем более, что он умеет красно говорить, а иногда даже совершает с виду правильные поступки. Например, спасает молодую девушку от калымного брака со стариком. Но и это он делает потому, что сам любит эту девушку и женится на ней. В конце первой книги Саадат если и не разоблачен полностью, то скомпрометирован настолько, что при перевыборах на его место выбирают Бюбюш.