Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Видите, товарищ. Женщина, в которую вы влюблены, ждет и не дождется вас.

Просиявший Калпакбаев не мог сдержать своей радости.

— О, душа моя!

— Идите к ней скорее, — торопила молодуха. — Она так полюбила вас, что лишилась сна, дни и ночи только о вас и думает.

Калпакбаев быстро зашагал к елочке в женском наряде, которая стояла, чуть покачиваясь. Женщины в кустах, прикрыв рты ладонями, едва сдерживали смех. Калпакбаев на цыпочках подошел сзади к своей «возлюбленной» и, обняв ее за плечи, хотел было привлечь к себе и поцеловать, но с елочки слетел элечек и покатился по земле, а губы Калпакбаева почувствовали только твердую, шершавую кору.

— Абаке! — вскричал он в испуге и со всех ног побежал назад. Женщины, притаившиеся в тени ивы, покатились со смеху.

Вспомнив об этом, Самтыр невольно улыбнулся.

— Ой, парень, не скаль зубы, а то прозеваешь боорсоки! — покровительственно сказал ему Курман. Самтыр нерешительно протянул руку к дастархану.

Гости никогда не бывали в обиде на Саякбая. Потчевали их щедро. И теперь на дастархане, полном боорсоков, сахара, урюка, белели пиалы с чаем и тарелки, на которых лежали куски топленого масла. Все уже выпили по чашке бузы. Но в комнате стояла тишина, не было шумного разговора, какие обычно завязываются в таких случаях.

— Атай-аке, — обратился Саадат к комузчи. — Сыграйте что-нибудь, а то наши гости скучать начали.

— Давай, старик, — присоединился Калпакбаев. Атай был известный в этом округе комузчи и киякчи.

Ни одно празднество не обходилось без него. Не раз в прежние времена он играл и пел перед заправилами аила — аксакалами, бием и болушем. Сняв тебетей и халат, чтобы не мешали во время игры, и положив их на джук, Атай взял в руки комуз.

— Дети мои, — начал было Атай, настраивая комуз, но, тут же спохватившись, спросил: — думаю, не обидитесь на меня за то, что назвал вас детьми? Вы ведь совсем молодые, хоть и правите народом. Раз просите, не стану отказываться, сыграю вам несколько кюу. Правда, я знаю их не так много и не очень искусно играю…

— Не скромничайте, Атай-аке, — сказал кто-то из сидящих, — мы слышали, как вы играете.

— Начинайте же, Атай-аке, мы соскучились по вашим кюу.

— Я сыграю сначала на комузе.

— Как хотите, только скажите, какую мелодию.

— «Сынган-бугу», — ответил Атай.

Пальцы старого комузиста заскользили по струнам, и полилась старинная мелодия о печальной судьбе человека, обреченного терпеть обиды и унижения. Атай сыграл еще несколько жалобных кюу — «Кек Барпы», «Майли-байдын шалкы кюу», «Булбул». Потом с юношеским задором, выделывая замысловатые движения руками, он исполнил стремительную веселую мелодию «Шилдирама», принадлежащую племени Бугу, и отложил свой комуз в сторону, прислонив к джуку.

— Спасибо, аксакал! — поблагодарил Исак.

— Жаль, что и эти искусные руки окажутся когда-то в сырой земле, — сказал Сапарбай, пожав комузчи руку и поглаживая его старческие сморщенные пальцы.

Гостям поднесли еще по чашке бузы.

— Буза пусть подождет, — сказал Исак. — Лучше послушаем кияк. Атай-аксакал с большим мастерством сыграл на комузе. А теперь, если ему не трудно, попросим поиграть на кияке.

Саадат тотчас поддержал Термечикова:

— Правильно, возьмите кияк, Атай-аке! Сыграйте нам «Плач верблюдицы, потерявшей верблюжонка».

Не выдержал и Калпакбаев.

— Ну-ка, бабай, кияк играть сделай!

Только Атай взял в руки кияк, открылась дверь и в комнату вошел, волоча толстую плетку, Карымшак. Саадат говорил ему днем: «Вы, Карымшак-аке, придите попозже, когда совсем стемнеет и на улице будет мало прохожих». Вот и пришел он сейчас, хотя его никто, кроме Саадата, не ждал. За ним вошли в комнату, где сидели гости, Саякбай, Бермет и Бюбюш, которая перед этим по просьбе матери Сапарбая замесила тесто и приготовила лапшу. Ее приход также был не по душе Саадату, а старик Саякбай был недоволен появлением Карымшака. Но никто не подал виду. С приходом Саякбая гости оживились.

— Где вы до сих пор пропадали? — спросил Атай хозяина.

— Ты лучше думай о своем кияке. Какое тебе дело, где я был? Сыграй что-нибудь, пусть послушают гости.

— Кажется, вы, Саке, перепили бузы. Оттого, видимо, и были хмуры, как буря Белакташа, когда зашли сюда, — притворно захихикал Карымшак.

— О-о, ты очень прозорлив, Карымшак! — ответил Саякбай и, намекая на толстый живот и жирное лоснящееся лицо аткаминера, добавил: — Если я буря, то могу унести такого тощего, как ты, плотнее укутайся в шубу!

Карымшак притворно засмеялся, хотя насмешка Саякбая больно его задела.

— Пожалуй, надо что-нибудь сыграть, — сказал Атай Саякбаю. — Будешь потом говорить, что я не умею держать в руках комуз. Язык у тебя злой.

Саякбай, поглаживая белую бороду, ответил:

— Ой, Атай, говори осторожнее! Певцов и комузчи презирали только манапы. Что я тебе, манап? Ты сыграй нам и спой о батырах, которые побеждают врагов, о тяжбах скупцов, о скакунах, обгоняющих ветер, о скачках, о сказках акынов, блеске красноречия, о счастье девушки и ее возлюбленного, о плаче верблюдицы, потерявшей верблюжонка, о горьких причитаниях несчастной вдовы. Мы с тобой ровесники и всегда были товарищами. Если ты не собака, хоть раз воспой своего друга Саякбая! Понял? Я ведь не убивал твоего отца, Байзак умер своей смертью. — И Саке отрывисто засмеялся.

— Старик прав, Атай-аке, — вставил Исак. — Спойте о нем.

Атай, настраивая кияк, ответил:

— Саякбаю идет семидесятый год, но он пока ничем хорошим не показал себя. В молодости он грабил одиноких путников, угонял чужой скот. Теперь Саке уже в возрасте пророка, но все равно не знает покоя, хотя при таких сыновьях не должен бы ни в чем нуждаться. Он своими капканами истребляет бедных сурков и барсуков. Об этом, что ли, мне спеть? За это его хвалить?

— Вот об этом и пойте! — обрадовался Карымшак. — Саякбай никогда не правил народом, не громил врагов. За что его хвалить? За то, что хорошо пьет джарму?

— Ладно, — перебил Саякбай Карымшака, — я пью джарму, которую добываю своим трудом. Но Карымшаку и это не нравится. Теперь я молчу. Если ты, Атай, настоящий певец, то споешь о хитрости и ловкачестве Карымшака.

Бюбюш, довольная ответом Саякбая, улыбнулась. Калпакбаев, приняв улыбку на свой счет, молодцевато погладил рассыпающиеся волосы, приосанился и принял серьезный вид. Саадат, которому не нравились шутки Саякбая, предложил:

— Не надо никого хвалить. Играйте, Атаке, то, что по душе вам самому.

— Конечно, никто из нас, кроме Атая, не имеет никаких способностей, — съязвил Саякбай. — Сыграйте нам, Атай, мелодию о том, как черт дернул отца Саадата жениться на старости лет.

«Ну вот, пошли шуточки. Если и дальше так будет, Саякбай проберет Саадата до костей», — подумала Бюбюш.