Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Однажды зимой джигиты обучали необъезженных коней Киизбая. Сам богач стоял, накинув на плечи дорогую шубу, и с довольным видом наблюдал, как ловкие парни укрощают его не седланных ни разу, одичавших скакунов.

В это время из лачуги Дубаны выбежал Сарыгул в лохмотьях, испугав своим видом строптивых коней бая.

— Эй, несчастный оборванец, убирайся прочь! — крикнул кто-то из людей, стоявших полукругом возле Киизбая.

— Сарыгул, сынок, — окликнул Дубана мальчика, — иди скорее обратно в юрту!

Киизбай нахмурил брови.

— Ой, глупец несчастный! — сказал он презрительно Дубане. — Дурную собаку иные называют волкодавом. Так и ты своему паршивому выродку дал имя льва, каким был настоящий Сарыгул. Разве ты не знаешь, что Сарыгул был одним из батыров рода Кыдыков, при имени которого дрожала вся Иссык-Кульская долина. Как ты осмелился дать своему поганому мальчишке такое имя? Твоему несчастному сыну, родившемуся в дырявой лачуге выросшему в лохмотьях, лучше всего подходит имя Самтыр [7] Самтыр — оборвыш. . Да и то оно будет большой роскошью для него.

С тех пор и закрепилось за сыном Дубаны прозвище Самтыр. Вскоре Самтыр лишился и отца, остался круглым сиротой.

Когда Самтыру исполнилось девять лет, ему вручили ивовый прутик и заставили пасти байских ягнят. Года через три он сменил ивовый прутик на пастуший посох. Летом и зимой в любую погоду Самтыр с утра до вечера ходил за отарой. Весь мир для него ограничивался склонами и ущельями гор, где он пас овец, гранитными скалами, над которыми кружили хищные птицы. Он исходил вдоль и поперек все окрестные пастбища, не было заячьего лежбища, которого он не знал. Самтыр научился хорошо пасти стадо, принимать новорожденных ягнят, вовремя подпускать их к матерям и отнимать от материнского вымени, ухаживать за больной скотиной.

Проходили годы, полные мучений, словно караваны тяжело нагруженных верблюдов брели по трудному, бесконечно долгому пути. Но Самтыр не замечал их, как занятый дехканин не видит проходящий мимо караван. Наступила весна 1921 года. В аил из округа стали приезжать представители советской власти, которые защищали права бедняков и батраков, раскрывали им глаза на баев и аткаминеров. Они заставляли баев заключать договоры с батраками и тут же платить им заработанное. Киизбай, чтобы избежать неприятностей, позвал Самтыра к себе:

— Ты мне не чужой. У тебя со мной единые корни. Оба происходим от батыра Айбаша. Ты не слушайся тех, кто хочет поссорить нас.

Самтыр поверил лживым словам бая. Когда представитель батрачкома из округа стал говорить ему, что он должен заключить договор со своим хозяином, пастух ответил:

— Я прихожусь младшим братом Киизбаю. Никакого договора мне не надо. Скот, который я пасу, принадлежит и мне.

— Разве человек, имеющий столько скота, ходит, как ты? — усомнился представитель батрачкома.

— А как он должен ходить?

— Продай несколько барашков, приоденься хоть немного. Выбери себе коня и паси скот верхом. Надо пользоваться скотом, если он твой.

Самтыр уставился в землю, не решаясь сказать: «Я не могу их продать. Это не мои овцы, а Киизбая».

Представитель батрачкома был человек опытный. Он расспросил Сапарбая и других жителей аила и узнал, что Самтыр не родственник, а батрак Киизбая. С большим трудом удалось втолковать это Самтыру. Тогда Самтыр согласился заключить договор с Киизбаем. Киизбай обязывался одеть Самтыра, дать ему коня, чтобы тот мог пасти стадо верхом, и аккуратно платить ему за работу.

— Бери, батрак, эту бумажку, — сказал представитель батрачкома. — Она тебе пригодится.

Бай пришел домой мрачный и злой. Будь это старое время, он избил бы «неблагодарного» пастуха, осмелившегося признаться, что бай не родственник ему. Киизбай даже мог бы убить его. Но сейчас, когда на стороне Самтыра был закон, у богача не хватило духу поднять на него руку. Он лишь погрозил Самтыру духом предков.

— Эй, несчастный, — заключил бай, обращаясь к Самтыру, — ты слушайся не большевиков, а меня. Большевики тебе не родня, не они будут тебя кормить и одевать. Они тебе девушку не засватают. Могут только сделать из тебя капыра. Где договор, который они тебе дали? Сожги его. Я без всякого договора женю тебя, сделаю человеком.

Темный забитый пастух послушался Киизбая. Он завернул договор в старую тряпку и спрятал на всякий случай под камнем. Это было лет шесть назад. За эти годы в аиле открылась школа, кружки ликбеза, пришли газеты и журналы на родном языке киргизов, стала работать Красная юрта. Старики и молодежь, женщины и мужчины — все потянулись к знаниям, как весной, когда оттаивает скованная холодом земля, растения тянутся к солнцу. Они прозревали, шире смотрели на мир, глубже и зорче видели их глаза, в их сознание пробивался свет новой жизни. Одним из таких прозревших, пробудившихся был пастух Самтыр, которого выбрали сегодня в аилсовет.

Солнце спускалось за горы, близился вечер. Хозяева загоняли скот, который с утра бродил по склону горы, добывая себе корм из-под снега. Улицы аила наполнились блеянием и мычанием стада, топотом копыт. Кое-где раздавалось звонкое визжание пил, стук колунов о мерзлые чурки. Из труб мазанок и тюндуков юрт поднимался дым.

Сапарбай с трудом разыскал Соке и привез на заседание. Когда подъехали к школе, там уже были в сборе почти все члены аилсовета.

— Соке, — пошутил Орузбай, — если бы вы были начальником, измучили бы людей, заставляя ждать себя.

— Ты лучше молчи, уважаемый секретарь ячейки, — ответил старик. — Когда ты едешь на охоту, привязав капканы к седлу, частенько даже забываешь поздороваться с нами. Я не к невесте ездил, а скотину во двор загонял. Вот и опоздал.

Все засмеялись. Соке, волоча по земле плетку, поспешно подошел к окну. В комнате сидело несколько человек, с ними беседовал Исак. Соке обернулся и увидел Самтыра, который только что подъехал и слезал с быка.

— Эй, добро пожаловать, Самтыр в больших чокоях! — приветствовал Соке.

— Приехал самый большой ачендик в больших чокоях, — пошутил кто-то. — Дайте ему дорогу, расступитесь!

Самтыр не умел отвечать на шутки, он лишь растерянно улыбался.

Соке концом рукоятки большой плетки толкнул Самтыра в бок и отозвал в сторону.

— Ты, сынок, насколько я помню, должен был рассказать о Саадате. Почему на собрании спрятался? — Соке испытующе посмотрел на Самтыра, тот замялся, но все же ответил:

— Я пожалел его.

— Ты пожалел этого волчьего выродка?

— После того как он выступил, мне стало его жаль. Он ведь чуть не заплакал.

— Эх, ты! — только произнес старик и пошел. Самтыр хотел спросить у Соке, почему он сам не выступил, но не осмелился.