Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Верные слова! — откликнулся Бердибай.

— Товарищ уполномоченный, — продолжал Карымшак, повернувшись к президиуму. — Вы должны учесть, что Саадат, сын Зарпека, не такой испорченный джигит, каким его старались выставить некоторые не в меру горячие люди. — Аткаминер прикидывался простым, скромным человеком. — Народ его любит. Если я говорю неправду, пусть докажут. По-моему, наш председатель работает хорошо. Если такие джигиты, как Сапарбай и Осмон, да и все мы будем дружны и справедливы, Саадат пойдет по правильному пути. Он отстаивает интересы народа…

— И-и, да паду за него, правильно Карымшак сказал! — Байбиче Аимджан помотала головой. — Он знающий человек.

Слова байбиче взорвали Шарше, который и так едва сдерживался.

— Ай, байбиче! Карымшак не ошибается, восхваляя Саадата. Они свои люди. Ворон ворону глаз не выклюет А ты чего вмешиваешься? Если на то пошло, лучше будь на стороне советской власти, которая принесла женщинам свободу и равноправие. Если ты женщина, так будь женщиной! Или забыла, как Курман, когда был на побегушках у Саадата, заставлял тебя поносить бога?

— Говори поосторожнее, Шарше! Не распускай свой язык! — бросил Курман.

— Мой язык тут ни при чем.

— Я ни у кого не был на побегушках, а выполнял свой комсомольский долг. Запомни это раз и навсегда!

— Ой, парень, если ты настоящий комсомолец, не цепляйся за Саадата.

Осмон старался призвать спорящих к порядку, но Курман, не подчиняясь председателю собрания, вскочил с места и горячо бросил в лицо Шарше:

— А что, Саадат соль у бога украл, что ли?

— Э-э! — Шарше зашуршал старой шубой, тыча пальцем в Курмана. — Ведь еще вчера заставлял людей плевать в небо и ругать бога, а с чего это сегодня стал прибегать к его помощи?

Курман замялся, не зная, что ответить. Шарше продолжал:

— Ты что, хочешь теперь найти и привести бога, чтоб он выручил Саадата? Иди, постарайся для своего друга. А если потребуется, даже помои у Саадата потаскай.

— Ты, Шарше, придержи язык и перестань обливать Саадата грязью! — крикнул побледневший Курман. — Если бы не он, мы с тобой до сих пор пасли бы свиней у богатеев.

Спорящих прервал старик Соке. Поднявшись во весь рост, он крикнул:

— Ой, пропали ваши глотки! Мы собрались здесь для обсуждения серьезного дела или для того, чтобы слушать ругань Курмана с Шарше? — Он обратился к президиуму: — Если будем говорить о выборах, давайте сидеть как полагается, если же нужно просто спорить о чем попало, давайте спорить все, начнем старинные распри, а потом перейдем к драке. Кажется, некоторые захватили с собой дубинки…

— Ладно, будем драться! — бросил Султан, всегда готовый пустить в ход кулаки и дубинку.

Поднялся такой шум, что Осмону никак не удавалось водворить тишину. Пришлось вмешаться Исаку.

— Успокойтесь, товарищи!

— Сами бедняки нарушают порядок, — крикнул кто-то из толпы.

— Надо прекратить посторонние разговоры, — продолжал Исак. — Так шуметь нельзя. Кто хочет высказаться, пусть просит слово.

Орузбай поднял руку.

— Товарищ Термечиков, я хочу сказать.

— Слово имеет секретарь аильной партячейки товарищ Конушбаев.

Орузбай был не из словоохотливых, выступал на собраниях только в самых необходимых случаях, когда обязывала к этому должность секретаря ячейки. В прошлую неделю он смазал берданку, приготовил капканы. Они со стариком Саякбаем облюбовали места для охоты и собрались туда дней на десять. Но в это время из волисполкома пришло отношение, в котором назначался день выборов в аилсовет. Орузбай вынужден был отложить капканы и винтовку. Он сразу же провел собрание коммунистов, но после приезда Исака пришлось собраться вместе с комсомольцами.

— Вы секретарь ячейки, товарищ Конушбаев, — сказал Исак Орузбаю. — Ваши слова имеют большой вес. Поэтому хорошенько ознакомьтесь с положением о выборах и выступите на собрании. Надо сделать все, чтобы баи и аткаминеры не смогли обмануть трудящихся.

Теперь, когда Орузбай взял слово, он не знал, с чего начать. Увидев в толпе Саякбая, вдруг вспомнил, что они собрались на охоту, и тут же сбился, забыл все, о чем собирался говорить. Он отвел взгляд от Саякбая. Сначала речь как-то не клеилась, но, когда Конушбаев поймал презрительный взгляд Бердибая, голос секретаря ячейки окреп, он заговорил смело и энергично, не отводя взгляда от Бердибая и Шоорука, которые сидели рядом.

— Здесь Сапарбай рассказал о Саадате. Но он умолчал, каким путем Саадат стал председателем аилсовета. А, по-моему, наш председатель с самого начала сидел в седле криво. Его выбрали баи и аткаминеры, а не народ. Вот что важно вспомнить, товарищи. Даже сам Бердибай не может отрицать этого.

Громко и тяжело вздохнул Шоорук, который никак не ожидал от Орузбая такого выступления.

— Вот неладный коротыш наш секретарь ячейки, — пошутил мулла Барпы. — Летом и зимой скитается по горам, ставит свои капканы. Кто же его научил так говорить? Откуда он знает столько слов?

Все зашумели:

— А разве он говорит неправильно?

— Тише, товарищи! — раздался голос председателя.

— Слушайте спокойно.

— Конечно, — продолжал Орузбай. — Мы успешно проведем нынешние выборы, членами аилсовета у нас будут такие батраки, как Самтыр, такие передовые женщины, как Бюбюш, такие сыновья бедняков, как Сапарбай и Осмон. Главой советской власти в аиле мы должны выбрать выходца из среды бедняков, который защищал бы интересы народа, боролся за равноправие женщин, за то, чтобы угнетенные прежде люди стали культурными и грамотными!

После Орузбая слово взял Саадат.

— Я готов стать жертвой за тебя, народ! — горячо заговорил он. — Нет таких людей, которые бы никогда не ошибались. Верно, мне приходилось обижать одних из вас языком, других плеткой… Всякое бывало. Я прошу вас простить мне мои ошибки. Еще один раз окажите мне доверие, дорогие мои! Буду работать не щадя своих сил. О-о, народ, да паду за тебя!..

Слушали его внимательно, стояла полная тишина.

— Ой, столько говорили, что уж, кажется, теперь нечего больше сказать, — заметил один из собравшихся.

— Верно, — подтвердил другой. — Надо приступить к выборам.

Саадат, не вытирая навернувшихся слез, посматривал на Калпакбаева, как бы спрашивая: «Разве вы не собираетесь выступать?» А тот с невозмутимым видом дымил папироской и молчал. Саадат с горечью подумал: «Видно, и этот бессовестный». Все же он нашел единственно правильный для себя ход. Он хотел лишь разжалобить народ и не стал даже отвечать на обвинения, выдвинутые Сапарбаем. Жалостливое и смиренное выступление Саадата не прошло бесследно, оно тронуло людей. Даже те бедняки и батраки, которые собирались обрушиться на председателя аилсовета, решили, что они заблуждались и не стоит так резко нападать на батыровского внука, своего аилчанина и родича. «Что ни говори, — думали они, — все же он свой парень. Зачем нам снимать его? Чтобы поставили председателем человека из чужого аила?» Не говоря уже об Иманбае и Оскенбае, даже Соке, который до этого больше всех нападал на Саадата, теперь решил: «Будь он неладен, этот парень, кажется, он уже опомнился. Он хитрее лисы. Еще найдет лазейку и останется болушем. Тогда съест меня живьем. Уж лучше молчать».