Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Леса вполне хватало на один дом. Большой Сыдык привел с собой четырех джигитов, они быстро сбили козлы и за два-три дня распилили весь лес. Соке вместе со своей дочкой Джипар, из уважения к Чакибашу, привели козленка. Его зарезали, потом нажарили два ведра боорсоков. Собрали на помощь ребят и молодежь. Все вместе дружно взялись за дело, и за день слепили столько саманных кирпичей, сколько хватило бы на стены двух комнат. Через месяц там, где отвели место для будущего поселка, неподалеку от дома Саякбая, появился новый, аккуратный домик, крытый тесом.

— О-айт! Негодный большой чокой! — воскликнул, как всегда, Соке, входя в дом, чтобы поздравить хозяев с новосельем. — Ты обучился в большом городе, и счастье твое открылось. Раньше ты пас на горе овец, а теперь ты сидишь на хорошем коне, избран «ячейкой», стал главою народа в аиле! Только ты не обижайся, что я назвал тебя «большим чокоем»!.. Ведь я назвал тебя так затем, чтобы ты не забывал о прошлом, не зазнавался. И ты не стыдись этого, если хочешь знать душу народа, то ближе держись к большим чокоям, вспоминай свое прошлое! У тебя теперь жена славная под боком, над тобой собственная крыша. Вы еще молоды, впереди вас ждет счастье. Хозяйство свое содержи в порядке и, когда придет, сверкая мечом, зима, чтобы дома у тебя и хлеб был и дрова были!..

— Ну, довольно, старик, говори потише, глухих здесь нет! — пыталась успокоить его старуха, дергая за рукав. Но Соке не обращал на это внимания. Джипар, глянув на отца, засмеялась так весело и заразительно, что все, пришедшие поздравить молодоженов, тоже долго смеялись.

С тех пор прошло много времени, или, как говорил Соке, «мир за это время линял два раза». И люди тоже за это время изменились. Если раньше Бюбюш могла лишь по складам читать газеты и книги, то теперь она уже сносно пишет. Все свободное время она занималась чтением и перепиской книг, чтобы освоить грамоту. Иногда, сидя дома, она для себя сочиняла всякие «распоряжения», «справки», «протоколы», усердно переписывая их по нескольку раз. Кто старается, тот добьется своего; так и Бюбюш: чем больше она осваивала грамоту, тем больше чувствовала в себе уверенности. Бюбюш походила на человека, выбирающегося из узкого ущелья в широкую долину, когда он, увидя впереди простор, спешит, идет бодрым, твердым шагом.

Эта молодая женщина, которая в недавнем прошлом не выходила за порог и знала только свой казан да посуду, после избрания ее председателем аилсовета, когда ей пришлось работать с народом, поняла, какое большое дело доверили ей. Все шли к Бюбюш: и батрак, не получивший своей платы от бая, и женщина, избитая мужем, и какой-нибудь несчастный, которому не отдавали долг, — все шли с жалобами к ней. Те самые аксакалы и кайнага, перед которыми прежде она не имела права перейти дорогу, теперь сами шли к Бюбюш, чтобы разрешить всякие спорные дела. Приходили с жалобами даже такие баи, как Киизбай и Отор. Непривычное это дело — обращаться за помощью к женщине, но жизнь заставляет.

— Дорогая дочка, я пришел к тебе, не стыдясь своей старой головы. Ты извини, дорогая! Помоги мне!.. — так обращались к ней старшие по возрасту, младшие же обращались, как к своему человеку:

— Эй, Бюбюш! Когда тебя избрали в начальство, я был очень рад. Дай указание, пожалуйста, чтобы написали мне справку: творог надо продать на ярмарке…

Теперь не было таких случаев, чтобы люди жаловались на то, что их просьбы не рассматриваются, как это было во времена работы Саадата. Бюбюш вникала в дела каждого. И если случалось, что не могла разрешить тот или иной вопрос, она глубоко это переживала, считая всему виной свою малограмотность. Особенно она волновалась, когда уезжал куда-нибудь Сапарбай, в такие дни Бюбюш не находила себе места.

— Малограмотный человек, как босоногий сирота на колючей тропинке, только и делает, что смотрит в землю. Вот наш Самтыр, ничего не видевший, кроме гор, побывал в городе, обучился на курсах, а теперь он во главе народа… Надо и мне поучиться, теперь очередь моя! — часто говорила Бюбюш. К ее счастью, для председателей аилсоветов были открыты шестимесячные курсы, куда приняли и Бюбюш. Временно на ее месте оставался пока Самтыр. Обязанности председателя аилсовета он исполнял до приезда Бюбюш, основная же его работа — секретаря парторганизации — оставалась за ним.

Бюбюш должна была вернуться в конце марта. Казалось бы, не так уж много времени прошло с тех пор, как она уехала, но в аиле многое изменилось… Зима в этом году выдалась необыкновенно суровая. Часто поднимались снежные бураны, горы плотно укутались в белую шубу и, насупившись, как великаны, безмолвствовали, словно задумались о далеком прошлом… Гривастые тучи висели над скалами, смирились подо льдом и снегом необузданные дикие реки, сонно шумят они в глубине… В аиле люди ходят по протоптанным в снегу тропинкам. Солнце только лишь покажется и снова меркнет, наступает вечер, отлеживаются бока за долгую ночь…

— Скорей бы уж приезжала Бюбюш, работы стало много! — ворчал по ночам Самтыр, разговаривая с женой. В один из таких дней его вызвали в волостной комитет партии.

Мария, раздобревшая, румяная, с выпирающим из-под широкого плюшевого чапана животом, провожала Самтыра. Она тяжело дышала, но хорошее настроение не покидало ее. Посматривая лукаво на мужа, она долго не отдавала чумбур, в другой руке зажимая конец камчи:

— Не хочу… Ты слышишь, не задерживайся… Я боюсь одна… Если ты скоро не вернешься, то я брошу твой дом и уйду к отцу…

— Ничего, ребята придут, сними не будешь бояться… Вернусь, когда дела закончу…

— Закончишь, не закончишь, а возвращайся поскорее!

Мария еще раз ласково взглянула на мужа и выпустила из руки конец камчи.

— Ладно, скоро вернусь: что мне там делать…

Лошадь нетерпеливо вздернула голову и пошла крупной рысью, выкидывая из-под копыт горсти сухого снега. За ней тянулся размашистый след, и вскоре Самтыр скрылся из глаз.

Вот уже третий день, как Мария то и дело выходит на улицу и с тоской смотрит в сторону оставленного конем следа. Но не только жена, — многие люди в аиле с тревогой и нетерпением ждут возвращения Самтыра.

Еще с осени распространился слух, что власти задумали согнать весь народ в одну «общину». Подразумевали под этим, видимо, будущее артельное хозяйство. Этот слух вспыхнул с новой силой, как только стало известно, что Самтыра вызвали в волость. На этот счет велись всякие толки и догадки. Особенно обеспокоены были аксакалы и аткаминеры. Поговаривали, что скоро произойдет то, о чем так давно говорят: в общину сгонят народ, для этого, мол, и вызвали Самтыра к начальству. Каждый из аксакалов: и Бердибай, и Карымшак, и Касеин — в эти дни с утра седлали лошадей и направлялись к дому Мендирмана, где обычно мужчины пили бузу, чтобы послушать новости.