Павел Макшанихин - Родимая сторонка

Покачал головой с тяжелым укором и сожалением:

— Только давно уж, Иван Михайлович, сами вы из колхоза-то отпустили его!

— Это как же так? — сердито насторожился тот.

— Да вот так. Взгляни-ка хорошенько на его заявление-то: оно ведь все в дырах! Небось не одну неделю Тимофей Ильич его за пазухой таскал. С месяц уж, видать, как задумал он из колхоза-то уйти, да все не решался, побаивался. А вот почему задумал уйти? Как вы на этот счет полагаете?

Трубников требовательно глядел по очереди на обоих, ожидая ответа, но так и не дождался.

— Обидели вы его! Первый раз обидели, когда в колхоз силой загнали. Да он бы эту обиду пережил, потому что сам не против колхоза, сам в него пришел бы, только вы ему подумать не дали, не убедили толком. Не успел он от первой обиды в себя прийти, как вы его опять обидели.

— Когда? — шевельнул усами Синицын.

— Сегодня. Ведь он пришел к вам на непорядки жаловаться, а заявление-то сгоряча подал. У него сердце болит, что в колхозе порядка нету и никто ни за что не отвечает. Скоро вон сев, а на чем пахать будете? Лошади-то у вас до того худы, что на них только дым возить! «Да в таком колхозе, — думает Тимофей Ильич, — того гляди, без хлеба останешься!» И все же не ушел бы он из колхоза, кабы его выслушали и поняли. А вы не то что выслушать, накричали на него, припугнули да еще на одну доску с кулаком поставили. После этого удержишь разве его в колхозе? А куда он пойдет сейчас? Куда вы толкнули его, туда и пойдет: к Бесову. Больше-то ему сейчас идти некуда. А не пойдет, так Бесов сам за ним явится. Ему союзники нужны, без них он пропал. Он-то это лучше нашего понимает.

Трубников замолчал, и все трое, не глядя друг на друга, долго сидели в суровой тишине.

— Ежели мы и дальше так дело поведем, — первым не выдержал Трубников, — развалится наш колхоз. А нас всех…

И улыбнулся, взглянув на Синицына и Боева, которые сидели, нахохлившись, словно грачи в дождь.

— …нас всех отсюда по шапке да еще снегу в штаны насыпют, как мне тут одна гражданка сегодня посулила.

— Эта какая же гражданка? — впервые оживился несколько Синицын.

— Да я ведь никого не знаю тут. Она меня нарочно у колодца поджидала, чтобы обрадовать. «В колхоз, — спрашивает, — загонять нас приехали?» И пошла чесать! Вы ей тут насолили, а попало-то мне.

— Из себя-то какая она? Пожилая али молодая, — смеясь, допытывался Боев.

— Молодая. Красивая такая, в черной жакетке, носик аккуратный, а глаза вроде как синие…

— По всем приметам, Настька Бесова, — догадался Боев. — Она, вишь, кулацкого роду, и к тому же одна сейчас, без мужа. Зла в ней много должно скопиться.

— Где же у ней муж?

— А вот тот самый, что насупротив вас сидел, в кожанке-то. Кузовлев Елизар. Мы его тут на курсы послали, учился он там на тракториста. А она тем временем вильнула хвостом, взяла да и ушла к своим родителям.

— Почему же!

— Кто их знает, — почесал в затылке Боев. — Надоело, видать, у Елизара в бедности жить, да и сердце не лежало к колхозу. Выключилась тут без него. Нам от нее с Иваном Михайловичем перепало тоже маленько. На язык-то уж больно она бешеная…

Посмеялись, радуясь минутному душевному облегчению, и снова тяжело примолкли.

— Так что же теперь делать-то будем, товарищи дорогие? — со вздохом полез всей пятерней в смоляные волосы Трубников. — Поправлять ведь ошибки-то надо! Давайте-ка народ собирать завтра. Статью товарища Сталина «Головокружение от успехов» обсудим, а также и новый устав колхозный. Признаем все, как есть. Не будем бегать от правды. Али мы не большевики?

Темнея сразу, Синицын покосился на Трубникова.

— Погоди, уполномоченный, не спеши. У нас по этому делу разговор особый с тобой будет.

И повернулся к Боеву.

— Погляди, Савел Иванович, нет ли за дверью кого.

Выждав, пока Боев закрыл дверь в сенях и вернулся на место, Синицын поднял на Трубникова тяжелый взгляд.

— А известно ли тебе… товарищ дорогой, что от райкома указание такое имеется — газету со статьей этой придержать пока. До особого разрешения.

— Придержать? — даже привстал Трубников, ошарашенно глядя на Синицына. — Зачем?

— По секрету скажу, — через стол нагнулся к нему Синицын, — месяца полтора тому восстание кулацкое в соседнем районе было. Чуть не поубивали там наших. Ясно тебе? — Не сводя тяжелого взгляда с Трубникова, сказал еще тревожнее: — И у нас тут сейчас у мужиков такое настроение…

— У каких мужиков? — холодно потребовал ответа Трубников.

— А все у тех же, которые живут покрепче да к кулакам припадают, — насмешливо пояснил Синицын. — Про кулаков уж я не говорю.

— У середняков, значит?

— Да уж известно.

— Стало быть, от них вы статью-то прячете?

— А ты как думал?

Синицын отпер ключом стол и вынул оттуда газету. Положив перед собой, придавил тяжелой ладонью.

— Вот она. Третьего дня под личную ответственность дадена. А ты о ней раззвонил тут всем, уполномоченный, и тем самым поставил не только нас, но и всю организацию районную под удар…

Синицын жестко и угрожающе заключил:

— …Так что придется тебе, товарищ дорогой, ответить за это по партийной линии, а может, и не только по партийной. За такие штуки в гепеу сдают. Понятно?

Трубников не вдруг нашел задом стул, потрясенно раздумывая: «А может, и вправду обстановка такая здесь? Может, и вправду директива дана особая из центра в райком? Или же статью эту неправильно я понял?

Но тут же озлился и даже кулаком в мыслях на себя пристукнул: «Сдрейфил, сукин сын? Раком пополз? А что тебе товарищи твои на фабрике наказывали, когда провожали? Не теряй чутья пролетарского, Андрюха, не трусь, держись партийной линии неуклонно. По тебе колхозники судить будут, какой есть наш рабочий класс и какая есть наша партия!»

Вспомнилось, как в вагоне читал он вслух статью в «Правде» своим попутчикам-мужикам, едущим с заработков домой. Один из них, кривой, степенный старик, чуть не со слезами стал просить у него газету: «Дай ты нам ее, голубчик, не дойдет ведь она до нас, не допустят ее, истинный бог! А нам до зарезу она сейчас нужна!» Трубников отдал газету старику, хоть и посмеялся над его наивным опасением. Но посмеялся-то, выходит, зря!

И в райкоме, по приезде, не слышал он разговора настоящего об этой статье. Направлявший его в Курьевку заворг Щеглов чертыхался тихо и сердито:

— Такие дела, брат, тут, а никого, сам видишь, из районного начальства нету. Одни в кабинетах заперлись, отсиживаются, другие заболели вдруг, третьи… — Но, опамятовавшись, добавил уже начальственно: — Поезжай пока на место, знакомься с людьми и обстановкой. Вернется из окружкома секретарь, вызовем всех на инструктаж…

И сам, торопясь куда-то, протянул, не глядя, холодную, как у покойника, руку…