Павел Макшанихин - Родимая сторонка

Будто не слыша, Тимофей продолжал копать.

— Отступись, говорю! — уже ревел с дороги Назар.

С веселым курлыканьем освобожденная вода покатилась из лужи в межу, а по меже — в придорожную канаву.

И тут услышал Тимофей сзади тяжелые шаги. Выпрямившись, оглянулся. Назар молча шел на него с вешкой, согнув шею и зло округлив ястребиные глаза. Все, что терзало Тимофея и мешало ему жить в последнее время, сейчас как бы обратилось в Назара и вот, оскалив зубы, лезло драться. Опаленный гневом, Тимофей высоко взмахнул лопатой.

— Не подходи, голову сшибу!

Вид его был так страшен, что Назар остановился сразу и, пятясь назад, выронил вешку.

— Брось, Тимоха… — белея, закричал он свистящим шепотом. — Говорю, брось!

Круто повернулся и побежал. А выскочив на дорогу, ссутулился вдруг и, с трудом передвигая ноги, тихонько пошел прочь, жалкий, пришибленный.

Холодея от мысли, что чуть не убил человека, Тимофей бросил лопату и побежал за ним.

— Назар Тихонович!

Тот, втянув голову в плечи, шел не оглядываясь.

Тимофей закричал еще громче.

Назар замедлил шаги и стал к нему боком, не поворачивая головы.

— Вернись-ка!

Постояв минуту в раздумье, Назар повернулся и так же тяжело и медленно, не поднимая головы, пошел обратно.

— Ты уж извиняй меня за горячку, Назар Тихонович, — срывающимся голосом попросил Тимофей. — Чуть беды мы с тобой не наделали. А из-за чего? Стыд сказать, лужу воды не поделили…

И махнул рукой, садясь на колхозную межу.

— Жизнь проклятая! Друг дружке горло готовы перегрызть.

Назар молча опустился рядом и вынул кисет. Руки его мелко дрожали.

Тимофей с надеждой и сочувствием заглянул ему в лицо.

— Извиняешь, что ли?

— Не могу сразу, Тимофей Ильич! — опустил голову Назар. — Сердце не дозволяет. Дай остыну маленько…

Оба помолчали тягостно.

— Я, Назар Тихонович, так думаю: менять нам свою жизнь надо! — первым заговорил твердо Тимофей.

— На колхоз? — качнулся в сторону Тимофея Назар. — К Савелке Боеву да к Ефимке Кузину под команду? Не, я погожу.

Снял с ноги опорок, выбил из него песок и опять качнулся к Тимофею:

— Кабы там, в колхозе-то, хозяева хорошие были — можно бы рискнуть. А хорошие-то хозяева, как погляжу я, не больно туда идут…

— Илья Негожев пошел же… — напомнил ему Тимофей.

Назар усмехнулся.

— Этот с испугу, как бы голоса не лишили!

— Костя Кузин тоже там…

— Этого сыновья понужают. Комсомольцы оба. А сам он ни в жизнь не пошел бы.

Устало вытирая пот со лба холщовой варежкой, Тимофей не сдавался.

— С умом и сообща жить можно. Кабы войти туда всем настоящим-то хозяевам, повернули бы дело по-своему.

Назар хохотнул:

— Думаешь, волю тебе там дадут? Нет, брат! Нонеча тот и пан, у кого пустой карман. А хозяева настоящие не в чести…

Оба замолчали и поднялись с места, видя, что трактор идет по дороге к ним, на колхозную межу.

Трактором правил весь черный от машинного масла Елизар Кузовлев. Рядом бежал Савелка Боев, возбужденно крича что-то и размахивая руками. А сзади, сунув руки в карманы, неторопливо вышагивал длинноногий, как журавль, председатель колхоза Трубников.

— Здорово, единомученики! — замахал еще издали рваным картузом Савелка.

Заворачивая трактор с дороги на межу, Кузовлев тряхнул лобастой головой.

— Твоему Бурке помогать приехали, дядя Тимофей!

Он заехал на Тимофееву полосу, опустил плуги. Трактор натужно затрещал, весь окутался вонючим дымом и пошел вперед. Из-под плугов вырвались четыре широких пласта и легли вправо.

Мимо оторопевшего Тимофея со смехом пробежали бабы. Улыбаясь и покручивая тонкие усы, прошагал Трубников.

— Сто-ой! — испуганно закричал Тимофей.

Но за шумом трактора его никто не услышал. Тогда он побежал вперед, размахивая руками.

— Сто-ой!

Услышав крик, Кузовлев остановил трактор и оглянулся.

— Не дам портить землю! — кинулся к нему Тимофей — Поезжай долой с полосы. Здесь не место озоровать.

Улыбка сошла с лица Кузовлева.

— Мы же, дядя Тимофей, помочь хотели, — виновато заговорил он. — Никакого озорства тут нету.

— Не надо мне такой помощи!

Подошел Трубников, спокойно щуря рыжие глаза.

— Это почему же?

Тимофей ткнул сапогом в тяжелый сырой пласт.

— Не видишь разве: добрую почву вниз хороните. Пять годов теперь урожая ждать надо, пока этот ил хорошей землей будет.

— С умом делать надо… — захрипел сзади Назар, — Разве так шутют? Без хлеба людей оставите.

Трубников взял горсть земли сверху пласта и помял его в ладони. Слез с трактора и подошел Кузовлев, смущенно почесывая шею.

— Дядя Тимофей верно говорит, Андрей Иванович… Глубоковато пашем.

Трубников разжал кулак и стряхнул с ладони землю.

— Пусти помельче.

Пока Кузовлев устанавливал плуги и пробовал их, Тимофей, все еще сердясь, хмуро выговаривал председателю:

— Ты, Андрей Иванович, человек заводской, земли нашей не знаешь, а мы ее тут всю своим потом просолили. А коли не знаешь, так у нас спрашивай. Вот вы здесь вдоль ската пахать начали, это правильно: пусть лишняя вода по бороздам укатится, потому как место тут низкое и влаги земле хватит. А пошто на бугре вдоль склона пашете? Там поперек пахать надо, чтобы влагу удержать. На том бугре хлеб каждый год выгорал из-за малой влаги в земле. Пока там полосы единоличные были, нельзя было поперек пахать. А вам это разве препятствует?

Все время неодобрительно прислушиваясь к разговору, Савелка Боев презрительно сплюнул:

— Как хошь паши, это не влияет. Ежели заборонили, куда воде деться? Главное — назьму побольше.

Тимофей на Савелку не оглянулся даже.

— Ты его, Андрей Иванович, не слушай, хоть он и колхозник. Никогда у него хлеб путный не рос. А я по-доброму говорю. У меня сердце не выдерживает глядеть, как землю зря мучают.

Теребя рыжую бороденку, Савелка обиженно попенял Трубникову:

— Не дело это, когда единоличники начинают колхозников учить.

И уязвил Тимофея:

— Указывать-то ты мастер, да только со стороны. Из колхоза-то убежал небось!

Неожиданно для себя Тимофей ответил кротко:

— Будет время — приду.

— На готовенькое? — сердито оскалил зубы Савелка. — А как не примут?

— Примешь! — уверенно и строго ответил Тимофей. — Куда ты меня денешь?

— Вались на все четыре!

Дрогнувшим от обиды голосом Тимофей укорил Савелку:

— Ты хоть и партейный, Савел Иванович, а неправильно судишь. Советская власть середняка от себя не отталкивает, а ты меня прочь пихаешь…

— Так то середняка, а ты кто? У тебя вся психология зажиточная.

Тимофей выпрямился, огладил широкую русую бороду, в голубых глазах его полыхнул гнев.

— Я, Савел Иванович, сам до революции на Бесовых батрачил. Я хозяйство нажил своим горбом. Чужих не нанимал.