Сарвар Азимов - Узбекские повести

— Вы устали, да?

— Все надоело, — она показала рукой под подбородком.

— Знаете что, поехали в степь, а? Махните на все рукой и поехали! В степи весна! Травы, цветы! Поехали, вам надо отдохнуть!

Малику до глубины души тронули эти неожиданные слова Камала. Вместо того чтобы таить на нее обиду за изгнание, понижение в должности, он ей предлагает весеннюю степь, зовет насладиться запахами цветущих трав, увидеть такую недолгую красоту степей… Она вдруг заново увидела этого, с детства знакомого человека: он сумел сохранить так много юношеской простоты и непосредственности! Малика вдруг подумала, что случись чудо и время вернулось бы вспять, и они снова стали бы десятиклассниками, она, не раздумывая, крепко ухватилась бы за полу этого джигита и пошла за ним хоть на край света. Но увы, чуда не будет, ничего нельзя исправить. У каждого своя судьба.

— Спасибо, Камалджан, — Малика слабо улыбнулась. — Я очень благодарна вам.

Камал тоже понял, что ничего в жизни уже изменить нельзя. Он пристально взглянул на председательшу, медленно повернулся и вышел.

Нигора быстрыми взмахами ножа срезала с веток тутовые листья, собирала их на клеенку, а голый прут отбрасывала в сторону. Она не заметила подошедшего Камала, резала листья и откидывала прутья. Чувствовала она себя усталой, даже закрывались глаза, ей хотелось бросить работу и лечь спать. Камал смотрел на жену и угадывал в ее облике образ старушки; еще год, другой, и уже каждый, кто взглянет на Нигору, увидит старушку, и даже Камал забудет, что она была молодой быстроглазой девушкой с пунцовыми губами и круглыми руками.

Камал кашлянул, чтобы не напугать жену, и поднялся на айван. Нигора все-таки вздрогнула и выронила нож из рук.

— Ах, глухая я… Не заметила, — она торопливо сгребла листья в кучу, освобождая дорогу. — Как съездили, все благополучно?

Камал придвинул к себе низкий стул и сел рядом с ней.

— Пойду поставлю чай, — Нигора подхватилась и вскочила, готовая бежать.

— Подай-ка нож, — сказал Камал и взял с пола ветку с листьями.

— Не надо, я сама, — сказала Нигора. — Вы только вернулись. Я быстро, поставлю чай и все посрезаю.

Камал протянул руку, и Нигора подала ему нож.

— Как с листьями?

— Не хватает. Очень мало доставляют нынче. Сколько ни экономлю — не хватает. А вчера привезли увядшие, гусеницы и есть их не стали.

Нигора поставила чайник на газовую плиту и села на прежнее место. Камал наблюдал, как быстро и сноровисто работают руки жены, и с грустью думал об этой ее безостановочной работе. Ведь Нигора, как всякая сельская женщина, все время в труде, тянет лямку с утра до позднего вечера и, кажется, ничего другого не представляет, она не жалуется на судьбу, довольствуется тем, что есть в ее жизни. Он вспомнил недавний разговор в конторе с Маликой и, чтобы отогнать от себя напрашивающееся сравнение, спросил:

— Как дети?

— Здоровы, — ответила Нигора, быстро взглянув на мужа. Внезапные вопросы мужа, его привычка сидеть молча и неожиданно спрашивать пугали ее, она всегда торопилась ответить сразу, как бы чувствуя себя постоянно в чем-то виноватой. — Ходят в сад. Апа, не слушая моих возражений, настояла…

— Ну и ладно, — Камал отбросил очищенную ветку. — Не будут болтаться по улицам кишлака.

Нигора облегченно вздохнула. Камал редко придирался к жене, более того, чаще ворчала она, а он отмалчивался. Нигора привыкла к задумчивости мужа, к его немногословию, из-за которого он казался порой угрюмым и даже злым. Нет, злым он не был, хотя и добрым его нельзя было бы назвать. Время от времени он и ругал и поколачивал жену. Вот и сейчас Нигора не удивилась бы, если бы он поднял на нее руку, и, наверное, с тихими слезами снесла бы побои, она считала себя виноватой за то, что отдала детей в сад без его ведома. И, стало быть, заслуживала наказания. Но, странное дело, ее больше насторожил тот факт, что муж не только равнодушно согласился, а даже одобрил ее поступок. Быстрый женский ум соединил два совпавших факта в единую логическую цепочку: не потому ли одобрил муж это нововведение, что тут замешана председательша? Может, они заранее договорились? От этой мысли Нигора даже подскочила и уставилась на Камала, пытаясь на его угрюмом лице прочитать подтверждение своим подозрениям. Ах ты, тихоня… Неужели? Небось закрутила ему голову эта сука? Засиделась в девках, никто не женится, вот и позарилась на этого мямлю. Нигору охватило огнем, ей уже казалось, что все так и есть, как подсказало ей разыгравшееся воображение. Она готова была вцепиться в лицо мужа ногтями, а он, как всегда, задумчиво, неторопливыми скупыми движениями продолжал срезать листья и даже не глядел на жену. Нет, не похож он на человека, замыслившего недоброе.

— Ох, наверное, чай вскипел, а я сижу, — виновато всполошилась Нигора.

— Я с утра ничего не ел, — кивнул головой Камал.

— Какая я рассеянная, — ругала себя Нигора, вихрем пролетая то с чайником, то с пиалами, то с лепешками, то со сладостями.

— Хватит на сегодня листьев? — спросил Камал, отбрасывая последнюю веточку.

— Не хватит. Хорошо, если на две подачи хватит. Пока завтра привезут ветки — гусеницы будут голодать. Тут уж Нигора не удержалась, чтобы не ввернуть слово о ненавистной председательше. — Ваша апа, прежде чем призывать к повышенным обязательствам, подумала бы о том, как обеспечить кормами. Языком-то легко болтать. Мучает людей и горюшка ей мало. И ведь не стыдится фасонить. Противно смотреть.

Камал знал, что просто так объяснять жене что-либо почти бесполезно, она ничего не станет слушать, и если бы он попытался защитить сейчас Малику, это только подлило бы масла в огонь. Он протянул жене пустую пиалу и попытался мирно свести разговор на шутку.

— Давай и ты фасонь. Ты не хуже ее.

Но и эти примирительные слова, сказанные в шутку, задели Нигору, все-таки разговор свелся к тому, что она плохо одевается, не так, не умеет, не хочет. Нет, если бы Малика вела себя, как все женщины кишлака, муж не говорил бы ей таких обидных вещей. Нигора тоже могла бы часами красоваться у зеркала, да вот на ней еще дети, и огород, и гусеницы шелкопряда, и кухня, все! Муж деревца не посадил, помидорного куста, занят только делами колхоза! Да еще корова с теленком, за ними тоже надо ходить. Правда, чтобы облегчить ей жизнь, муж не раз грозился продать их, но тут Нигора вставала горой, не хотелось лишать детей свежего молока. А стряпать, а стирать, да мало ли дела в доме — с утра до темной ночи! Для одной женщины этого более чем достаточно. Да каждую весну — шелковица. Не успеешь разогнуться от огорода, осень подступает, а ведь осень — это такое время, когда весь народ от мала до велика занят сбором хлопка. Люди не видят, когда рассвет, когда закат, бесконечная работа, работа, работа! Где же тут заниматься красотой, нарядами? Это не председательствовать, тут минуты нет свободной. Разве Нигора не хочет одеться, повеселиться? Конечно, хочет… Нет, она не могла промолчать!