Владимир Лидин - Отражения звезд

— Наверно, именно это имела она в виду, — подтвердил я. — Бабушка у тебя добрая и снисходительная. А жизнь медведей поедем вместе поизучать, нам с тобой недостает этих сведений.

— Конечно, — согласился Володя несколько неуверенно. — Я бы с удовольствием.

В эту минуту я, наверно, тоже показался ему надежным писателем, я понял это по тому, что он озабоченно крикнул мне вслед, когда я садился в поезд: «Чемоданчик с рукописью не потеряйте!», потом еще шел торопливо рядом с окном вагона и показывал жестами, чтобы я только не забыл чемоданчика в вагоне.

Евгения Андреевна привезла дочь к деду — отцу ее первого мужа, Георгию Леонидовичу Лерскому, старому театральному деятелю. Лерский уже несколько лет жил в доме для ветеранов сцены, девочка была от второго брака бывшей невестки и, в сущности, никем не приходилась ему, Лерскому. Однако девочка все же являлась как бы отголоском того, что был у него когда-то сын Леонид, готовился стать утешением его старости, но сына уже в самом конце войны убили, и ничего не осталось от надежд на утешение старости.

А несколько лет назад, когда многое пришлось уже не по силам, Театральное общество предоставило ему тихий покой в том тихом доме, где тихой жизнью после бурной театральной, капризной и изменчивой, жили те, многих из которых он знал в пору их расцвета.

Но если даже актер, произносивший монолог Чацкого, или актриса, игравшая Нору или Катерину, вынуждены, когда пришло время, принять новый порядок своей жизни — без сцены, кулис, аплодисментов, гастрольных поездок, нередко в другие страны, то ему, занимавшемуся лишь делами театра, некогда администратору, а затем и директору театра, казалось бы, легче было расстаться с прежней жизнью... однако это оказалось нелегким. Когда-то с утра начиналось кипение, телефонные звонки, беседы с постановщиками или драматургами, а ныне в эти часы можно было лишь неспешно побеседовать с соседями по столику в столовой — Верой Демидовной Надеждиной, служившей прежде в оперетте и до сих пор не утратившей былого изящества, и Ариадной Романовной Рюминой, мужеподобной, с низким голосом и почти мужскими усами, которую Лерский помнил в роли Кабанихи; а третьим был учтивый, похожий на француза, с несколько пламенными глазами, актер Стрелецкий, исполнявший героические роли и особенно удачно сыгравший в свою пору Фердинанда в «Братьях-разбойниках».

Не было теперь ни директорского кабинета, ни посетителей, ни телефонных звонков, а стояла на тумбочке выпитая вечером бутылка кефира, да теплые клетчатые туфли на полу возле постели радушно напоминали о том, как приятно посидеть в них за книгой. Ночь прошла мирно в тихом, почти загородном доме, со старыми липами в саду, возле большой круглой клумбы стояли скамейки для заслуженного отдыха, особенно в пору, когда цветет жасмин с его запахом, похожим на воспоминания...

Утром, садясь к завтраку и сказав друг другу: «С добрым утром, Вера Демидовна», или «С добрым утром, Георгий Леонидович», или по-театральному: «Как спалось, драгоценная Ариадна Романовна?», можно приняться за простоквашу, посыпать ее сахарным песком, потом постукать ложечкой по скорлупе яйца в желтой пластмассовой рюмочке, хотя яйца не часто, содержат холестерин или что-то в этом роде, не рекомендуемое пожилому возрасту, да и кофе наполовину с молоком наместо чернейшего прежнего.

С завтраком всегда не спешишь, впереди долгий день, еще насидишься с книгой на скамейке в саду, однако больше глядя поверх страниц и видя то, что было в твоей жизни когда-то.

— Ну, вот и наш дедушка, — сказала Евгения Андреевна, положив обе руки на плечи девочки и слегка подталкивая ее к нему, но Лерский чуть отчужденно посмотрел на ту, которая была когда-то женой сына, после его гибели как-то быстро вышла замуж вторично, и захотелось сказать:

— Дед-то я дед, но откуда же — ваш?

Но бывшая невестка, с несколько восточного типа красивым лицом, черными, лаково причесанными волосами, в костюме с брючками по моде, улыбалась, вела к нему дочь, и Лерский посмотрел на девочку, еще совсем маленькую, с большим красным бантом в темных, как и у матери, волосах, и такую робкую и миленькую, что вместо отчужденной фразы — какой же я вам дед, по какой генеалогии? — сказал:

— Ну, здравствуй, спящая красавица.

Но девочка обиделась: «Я не спящая», мать и Лерский засмеялись, невыясненная генеалогическая линия отошла в сторону, да и при чем тут она, если стоит перед ним, дедом или не дедом — не все ли равно, — нечто давно позабытое по прелести, нечто зыбкое по нежности и воспоминаниям о том, что́ было и что́ не состоялось в его, Георгия Леонидовича Лерского, судьбе, оставшегося на вечерней заре своей жизни без семьи...

— Если позволите, я Любочку оставлю у вас до вечера, — сказала Евгения Андреевна. — Мы в Москве проездом из Крыма, провели месяц в Гурзуфе в доме отдыха художников... ведь Борис Сергеевич театральный художник.

И Евгения Андреевна рассказала еще, что театр, где работает муж художником, вероятно, в будущем году приедет на гастроли в Москву, а сама она работает диктором телевизионной студии в том же городе, и Лерский выслушал все это и оценил ее хорошо поставленный дикторский голос.

— Прекрасно, Женечка, — сказал он, — а с вашей спящей... виноват — с вашей бодрствующей красавицей мы как-нибудь уж поладим.

Девочка смотрела на него, с его седыми кудрями по бокам лысины, с розовым, гладко выбритым лицом, а как-то в троллейбусе некий молодой человек сказал про него своей спутнице: «Декоративный старик», и Георгий Леонидович услышал и лишь усмехнулся: когда же это произошло и как проморгал он, что стал декоративным стариком?

— Наш поезд уходит в девять тридцать вечера, так что часам к семи я приеду за Любочкой, а в этой корзиночке бутерброды для нее.

— Зачем же бутерброды? Пообедаем вместе, а к полднику плюшка или ватрушечка полагается.

Он сам подивился некой разнеженности в своем голосе — и совсем неважно, что у бывшей невестки уже давно другая жизнь... девочка, наверно, считает его своим дедом, ну и правильно, и не к чему копаться в родословных таблицах.

Евгения Андреевна наказала дочери слушаться, а той, видимо, было все же страшно оставаться с этим незнакомым стариком, о котором ничего и не знала.

— Ну-с, чем же мы с вами займемся? — спросил Георгий Леонидович, когда мать уехала. — Можно для начала посмотреть телевизор... в эти часы бывают хорошие передачи для детей. Как насчет телевизора?

— Не знаю, — ответила она, и Георгий Леонидович взял ее крохотную, запотевшую от волнения руку в свою, как бы давая понять, что на его руку можно положиться.

На большом столе в гостиной стояли в глиняном горшке цветы, а в одном из кресел сидела, как обычно, Вера Демидовна Надеждина, коротая время и поглядывая на сиреневый экран телевизора, в котором звучала музыка или актерская речь, а когда передавали как-то фильм «Большой вальс», она почти молодым голосом подпевала Карле Доннер.