Тиркиш Джумагельдыев - Настырный

— Я дело говорю.

Она помолчала.

— А когда ж он приедет, начальник этот?

— В дороге уже, скоро будет.

— Ну чаю-то мне попить надо? Ты вот что, сосед: про Хоммака раньше времени не сболтни. Убедишься, тогда уж….

— Это ясно. Давай на работу выходи!

Вроде уговорил… Надежды на нее, конечно, нет, — у таких семь пятниц на неделе, а все-таки на душе полегче… Одно только плохо — опять пришлось приврать, никак без этого не получается.

очень подходящие стихи написал Махтумкули…

Когда Гуммат, оповестив жителей двух ближайших улиц, свернул на третью, к председателю пришел Ораз-ага, один из самых старых и уважаемых жителей села. Стул заскрипел под тяжестью его крепкого, дородного тела.

— Слух до меня дошел недобрый, Курбан-ага. Решил прийти.

— А что такое?

— Гуммат говорит, совещание вчера было, будто ругали тебя крепко. Я пораскинул мозгами, вроде не за что. Дела в колхозе идут неплохо…

Председатель поморщился, недовольно пожевал толстыми губами.

— Не было этого, Ораз-ага.

— Чего ж он тогда слух пускает, — старик смущенно заерзал на стуле. — Уж я думаю, коли и правда туго приходится, собрать стариков к этому Рамазанову. «Давай, мол, начальник, разберемся, нечего сплеча рубить…»

— Спасибо, Ораз-ага, только это все Гуммат придумал.

— Надо же!.. А народ верит. Нет, не зря его Настырным прозвали! Ну ладно, коли так, я пошел.

— Встретите по дороге Гуммата, скажите, председатель зовет.

Дверь за стариком закрылась. Курбан-ага сразу посуровел, складки на лбу легли плотнее. Надо же — вторая неприятность за утро. Эта скандалистка Гозель успела уже побывать в колхозном саду и унесла два ведра урюка. Чего ей в башку втемяшилось урюк воровать? Ему и цена-то — тридцать копеек ведро. Главное ведь, и таиться не стала, на глазах у сторожа уволокла. Да еще съязвила: другие, мол, больше берут, и все с рук сходит! Думается, баба не просто сболтнула, что-то тут есть…

И Гуммат опять за свое — заврался!.. И чего его потянуло соврать?» «Передай, чтоб не слонялись по селу без дела», — так, кажется, он ему сказал? Может не надо было так говорить, может, он за это и ухватился? Ну вот как ему объяснишь? Ведь не для себя старается, для общей пользы. Отругать? За простоту не ругают… Хоть бы не нашел его старик!..

Но Гуммат уже стоял в дверях. Вошел, поздоровался и молча уставился на председателя. Тот тоже молчал, даже на приветствие не ответил. Значит, сердится. У Гуммата потускнели глаза.

— Звали, Курбан-ага?..

— Звал. Садись, — председатель мотнул тяжелой головой.

В кабинете стояло тягостное молчание. Мимо проехала машина. Ветер был северный, и пыль, миновав растущие под окном кусты, устремилась в контору. Однако ни Гуммат, ни Курбан-ага не обратили на нее внимания. Наконец Курбан-ага поднял голову и мрачно взглянул на Гуммата.

«Чего это он? Может, правда выговор дали? — мелькнуло у Гуммата в голове. — Да нет, это он за вранье!..» Гуммат весь съежился, не решаясь взглянуть на председателя, даже руки у него задрожали. Он не видел лица Курбана-ага, но чувствовал, как оно все больше и больше мрачнеет.

— Только что позвонили, — холодно сказал Курбан-ага. — Не приедет к нам Рамазанов.

Гуммат стиснул зубы, хотя нельзя сказать, чтоб его огорчила эта новость. Рамазанов его сейчас не интересовал. Гуммат забыл про него в тот момент, когда Ораз-ага велел идти к председателю. Сейчас, услышав фамилию, которую он столько раз с волнением повторял в это утро, Гуммат не почувствовал ничего — он вроде бы и не знал ее, кто он, что он — этот Рамазанов.

— Скажи, Гуммат, я просил тебя врать?

Гуммат молчал, опустив голову.

— Детей за вранье секут. С тобой что прикажешь делать?

Каждое слово председателя тяжким камнем ложилось Гуммату на плечи. Он молчал, только крепче стискивал зубы.

— Ну как же ты сам не понимаешь? А? Ведь взрослый человек!.. Не знаю я, что с тобой делать. Иди!

Так и не подняв головы, сгорбившись, Гуммат вышел из кабинета.

«Вот уж точно сказано: бьют палкой, а у палки два конца. Надо же — и Рамазанов не приехал! Одно к одному!..»

Гуммат так расстроился, что зашел в магазин и купил пол-литра — первый раз за последние месяцы. Выпить граммов сто, авось полегчает… Уж больно на душе муторно. Только вот как ее, проклятую, пить? Он раза три пробовал — голова наутро разламывается, сердце щемит — жизни не рад. А тут еще Солтан каждый раз ворчанием донимает. Тебе, мол, уже за сорок, пора о спасении души думать! Спасение души! Она бы не прочь, чтоб он пять раз в неделю на намаз становился! Нет уж! Кто вериг в Советскую власть, тот в бога верить не станет! Отец не молился, и ему это ни к чему. Могут сказать, что Непес-то молодым умер, а доживи он до старости, молился бы не хуже других. Только ерунда это. Отец чуть постарше Курбана-ага — почти ровесники, а разве председатель молится? Да никогда!

А ведь один из стариков — вот тоже чудак человек! — пытался направить его на путь истинный. Не забывай, мол, о загробном мире: не быть безбожнику в раю, не пройти по мосту Пулсират. А Курбан-ага ему: «Это, — говорит, — не беда, я и на этой стороне перебьюсь. Лишь бы вы прошли благополучно». Правильно ответил. Гуммат тоже согласен остаться, им с Курбаном-ага по пути и на том и на этом свете Пусть верующие идут себе спокойненько через мост, а неверующие на этой стороне обоснуются. Можно будет колхоз организовать… Вот только примет ли его Курбан-ага, уж больно он сегодня осерчал…

Нет, выпить все-таки нужно. Разогреть обед, выпить, закусить… Пока Солтан на работе. Правда, прошлый раз ее тоже дома не было, а пришла вечером и давай ворчать. И как она узнает?.. Скорей всего Бешер доносит. Надо же, совсем еще сопляк, шести лет нет, а шпионит! Надо будет поаккуратней, чтоб не видел.

Гуммат сел обедать один, без сына. Налил в стакан водку, взглянул на нее с отвращением, вздохнул… Пить не хотелось… Что делать — надо, есть же у него в конце концов сила волн.

Тихонько скрипнула дверь. Гуммат обернулся. В проеме двери стоял Бешер. Стоял и смотрел на него.

— Стой, постреленок! — Гуммат вскочил. — Не удирай!

Бешер захныкал.

— Чего воешь! Бьют тебя, да? Надо бы взгреть, чтоб доносить не привыкал, да уж ладно… Иди сюда! Садись.

Мальчик присел возле достархана. Не переставая всхлипывать, он пухлой грязной ручонкой тер глаз, а другим глазом внимательно следил за отцом. Гуммат пододвинул ему стакан с водкой.

— Пей!

Мальчишка отпрянул назад.

— Пей! — повторил Гуммат. — Пей, говорю! — Ребенок, испуганно кривя губы, поднес водку ко рту.

— Чего глядишь? Пей!

Бешер попробовал водку, сморщился, опустил голову.