Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Мы, – рассказывает Е. Евтушенко, – встретились в грузинском ресторане «Арагви». Любимец Ахматовой был одет слишком легко, поеживался от холода, и я инстинктивно снял пиджак и предложил ему. Он вдруг нервно залился краской. «Я не нуждаюсь в пиджаках с чужого плеча» ( Е. Евтушенко . Волчий паспорт. С. 260).

Когда его привели к писателю Рыбакову, который, благодаря связям, мог помочь с публикациями, он настолько рассердил Рыбакова своим высокомерием, что тот и тридцать лет спустя с негодованием вспоминал в мемуарах о встрече с «плохим человеком», желавшим без конца читать свои малопонятные стихи. Бродский вспоминал эту встречу по-другому: поучения опытного литератора – с кем надо поговорить, чтобы еще на кого-то нажать и т. д., – показались ему настолько византийскими, что он быстро утратил способность следить за ними и, чтобы уйти от утомительного разговора, предложил почитать стихи ( Л. Лосев . Иосиф Бродский. С. 128).

По-иному эта встреча запомнилась самому А. Рыбакову:

В конце шестидесятых годов одна ленинградская дама приехала ко мне на дачу с Бродским. То ли хотела продемонстрировать Бродскому свои «переделкинские» связи, то ли показать мне, какие у нее знаменитые знакомые: Бродского тогда только освободили, чему предшествовала шумная кампания в его защиту.

Бродский читал стихи, откровенно говоря, мне мало интересные, что делать, наверно, я слаб в поэзии. Однако слушал внимательно и предложил Бродскому поговорить о нем с Твардовским.

Он гордо вскинул голову:

– За меня просить?! Они сами придут ко мне за стихами.

Парень, травмированный судом, ссылкой, вот и защищается высокомерием от несправедливостей мира. Простительно.

Я заговорил о Фриде Вигдоровой. Хрупкая, похожая на подростка, очень болезненная, но поразительно мужественная, Фрида, узнав о суде над Бродским, поехала в Ленинград и стенографически записала процесс. Эта запись была издана в Самиздате, разошлась по всему миру и сыграла громадную роль в защите и освобождении Бродского. Но напряжение, связанное с теми событиями, окончательно подкосило Фриду, вскоре, совсем еще молодой, она умерла. Мне казалось, что разговор о ней смягчит Бродского.

Однако, буркнув в ответ что-то пренебрежительное, Бродский предложил почитать еще стихи.

Я был поражен.

– Как вы можете говорить о Вигдоровой в таком тоне? В сущности, она вас спасла… Вас спасла, а сама умерла.

– Спасала не только она, – ответил Бродский, – ну, а умерла… Умереть, спасая поэта, – достойная смерть.

– Не берусь судить, какой вы поэт, но человек, безусловно, плохой. – Я поднялся и ушел в кабинет.

Гостям пришлось ретироваться ( А. Рыбаков . Роман-воспоминание. С. 370–371) 775.

<���…> в либеральном «Новом мире», – как рассказывает Людмила Сергеева, – на его подборке стихов А. Твардовский написал: «Для „Н. М.“ решительно не подходит – А. Т.» ( Л. Сергеева . С. 174).

А Василий Аксенов привел Бродского в редакцию журнала «Юность». И, по словам Андрея Сергеева,

Иосиф на этой редколлегии, наслушавшись того советского кошмара, в котором жили писатели «Юности», просто лишился сознания. <���…> говорил, что присутствовал на шабаше ведьм. А на самом деле это был максимально возможный тогда либерализм ( А. Сергеев . Omnibus. С. 439).

Несколько иную версию этой встречи предлагает сам Бродский:

…Евтушенко тогда пригласил меня в журнал «Юность» на банкет, который давал Гладилин в связи с публикацией там своей новой повести. <���…> Сидели там в основном сотрудники «Юности», довольно страшные существа. Гладилин встал и, обращаясь ко всем этим падлам и сволочам 776, начал что-то плести: «Только благодаря вашей мудрости, вашему тонкому чутью и пониманию современной русской литературы» – и так далее. Я понимаю, что это этикет. Я понимаю, что все эти люди всего лишь исполняли свою работу, но объективно – это падлы, да? А Гладилин выдает им этот тост, этот шпиль минут на пятнадцать. И чего он только там не говорил! Меня от этого дела просто начало физически мутить. Тем не менее Гладилина-то я еще сдюжил, думал – ну, сейчас жрать начнем. Но не тут-то было! Встает Евтух и выдает спич на таком уровне холуйской элоквенции, что мне действительно стало сильно не по себе. С сердцем началась лажа. <���…> Тогда Ахматова еще была жива, я с ней общался и потому все время носил с собой валидол. Пришлось мне выйти в предбанничек, я сел на лавочку и начал этот валидол лизать. Потому что так этих падл в лицо за столом, уставленным жратвой, превозносить нельзя. Это было сильно выше определенной черты. Это была уже такая, как бы сказать, ионосфера безнравственности ( С. Волков . Диалоги с Иосифом Бродским. С. 422–424).

И, наконец, та же история глазами самого Анатолия Гладилина:

В октябре 1965 года, после публикации в «Юности» моего романа «История одной компании», я устроил банкет для редакции в ресторане Дома кино. <���…> Приглашенные начинают собираться в зале, оживленный гул голосов… Вдруг возникает Евтушенко – тогдашний член редколлегии «Юности» – и трагическим шепотом (какой он великолепный актер!) мне сообщает: «Толя, я привел с собой Бродского. Его только что выпустили из ссылки. Он умирает с голоду. Разреши ему тут посидеть и поесть». Я сказал – ради бога, никаких проблем. «А Полевой не будет возражать?» – спросил Евтушенко. Я сказал, что на банкете я хозяин и мои гости – это мои гости. Я поздоровался с Бродским, посадил его рядом с Евтушенко, и дальше он как-то выпал из моего поля зрения. Ибо для гостей, надеюсь, банкет был праздником, а для меня – мероприятием: по традиции, я должен был произнести тост, развернутый и проникновенный, за каждого человека в редакции, начиная с главных – Полевого и Преображенского – и кончая секретаршей-машинисткой, чтоб никто не обиделся, – не меньше двадцати спичей. <���…>

Через много-много лет запоздалый отклик на этот банкет я услышал от Эллендеи Проффер, американской издательницы Бродского: «Бродский мне рассказывал, что однажды случайно оказался с тобой за одним столом и ты вел себя очень странно. Предлагал выпить то за Полевого, то за Преображенского…»

Что называется, поэтическое видение мира ( А. Гладилин . Улица генералов. С. 167–168).

30 сентября.В ЦК КПСС поступает записка за подписью председателя КГБ В. Семичастного:

Комитет государственной безопасности докладывает, что в начале сентября 1965 г. г. Новосибирск посетил главный редактор журнала «Новый мир» Твардовский А. Т., где ему было организовано две встречи с читателями журнала в Доме офицеров и кинотеатре «Москва», на которых присутствовали в основном сотрудники Сибирского отделения АН СССР. «…Говоря о трудностях выпуска журнала», А. Т. «заявил, что редколлегии журнала нелегко, т. к. выход журнала иногда задерживается по не зависящим от них обстоятельствам». Отвечая на вопрос об отношении к публикациям Солженицына, А. Т. сказал: «Я открыл Солженицына, борца за правду, и не жалею о том, что печатал его произведения». А. Т. высказался, что критика «Нового мира» в «Известиях» <���имеется в виду статья Е. Вучетича «Внесем ясность…», 14 апреля 1965 года> была неверной… что в этом… выражается огульный подход к литературе». «В частной беседе» на просьбу дать оценку повести В. Семина «Семеро в одном доме» А. Т. заявил: «Моя оценка выражена в том, что эта повесть напечатана в моем журнале, в котором мы стремимся писать только правду, но это не всегда легко делать» (цит. по: А. Т. Твардовский в документах КГБ / Публикация В. Брайнина // Известия, 1995, 21 июня).