Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

КИРИЛЕНКО: Вот, например, мы говорим о Твардовском. Давно говорим о несостоятельности его произведений, о вредности, в частности, его произведения «Теркин на том свете». Но ведь они идут в театре и до сих пор, а там есть партийная организация, директор-коммунист, есть у нас Министерство, никто не спрашивает за это.

ПЕЛЬШЕ: <���…> Мне кажется очень странным заявление т. Демичева о том, что у нас существуют какие-то три группировки интеллигенции, что вот одна группа вокруг журнала «Новый мир», другая группа – вокруг журнала «Октябрь», третья группа – я так и не слышал, вокруг кого она формируется, – что эти журналы, группируя неправильные взгляды интеллигенции, ведут из месяца в месяц, из года в год неправильную, не соответствующую духу партийности, духу времени, работу. Ну как же так происходит, товарищи? А где же мы находимся? Почему эти журналы группируются, ведут работу, а мы не принимаем мер?

ПОЛЯНСКИЙ: Замечание по журналу «Октябрь», что там формируется какая-то бездарь, я не согласен. У нас очень много интересных произведений опубликовано в этом журнале. Или вот возьмите, например, произведение «Бабий Яр», опубликованное в «Юности». Досадно только то, что вот это хорошее омрачается разного рода плохими произведениями.

БРЕЖНЕВ: Мы не говорим сегодня, кого снять, кого переместить – Твардовского ли, Симонова ли, других ли, не об этом речь идет. Речь идет о поднятии ответственности буквально на всех участках идеологической работы (Реабилитация. Т. 2. С. 505–516).

16 ноября.Бюро творческого объединения прозы Московской писательской организации совместно с писательским активом в количестве 52 человек под председательством Георгия Березко проводит обсуждение рукописи «Ракового корпуса» Александра Солженицына. По свидетельству Аркадия Белинкова,

рукопись «Ракового корпуса» хранилась у секретаря Правления Московской писательской организации по оргвопросам тов. Ильина В. Н. Тов. Ильин В. Н. в иные времена занимал иной пост: он был начальником Отдела культуры 7‐го следственного управления по особо важным делам МГБ СССР. И имел другой чин: он был генералом – [комиссаром] государственной безопасности 2‐го ранга.

Тов. Ильин В. Н. выдавал приглашенным рукопись под расписку. Читать разрешали только в специально отведенной комнате.

Обсуждение началось в два часа дня и кончилось в шесть часов вечера ( А. Белинков, Н. Белинкова . С. 261–262).

Как рассказывает Лев Левицкий,

перед входом в малый зал, где должно было состояться обсуждение, выстроились стражи в виде секретаря секции и его технического помощника. Они бдительно смотрели в список и пропускали по одному. Солженицыну пришлось сказать: я автор. И только после этого его пустили. Народу пришло много. Мне запомнились: Каверин, Арсений Тарковский, Бондарев, Бакланов, Юрий Трифонов, Некрасов, Войнович, Вознесенский, Волынский, Лена Ржевская, Славин, С. С. Смирнов, Дорош, Балтер, Светов, Можаев, Кузнецов, Турков, Белинков, Копелев, Осповат, Оттен – всех и не припомню. Первым выступил Борщаговский, высоко оценивший и «Раковый корпус», и его автора, но не умолчавший о слабостях повести. За ним выступил Каверин, говоривший о большой литературе и о том невыносимом положении, в какое она поставлена 875. Он сказал о романе Бека, который не печатается потому, что против вдова Тевосяна: «На одной чаше весов были имена первоклассных литераторов, на другой мнение дамочки. И мнение дамочки перевесило». <���…> Почти все были единодушны в том, что повесть надо печатать. В том числе даже такой человек, как Асанов, у которого дурная репутация. Хорошо говорили и Кабо, и Бакланов, и Сажин, и Турков. Самую политически ловкую речь произнес Карякин. Отмечая нравственное достоинство Солженицына, он сказал, что «Один день…» заслужил нам союзников во всем мире – особенно среди коммунистов. <���…> Все настолько были единодушны в поддержке Солженицына, что даже Кедрина вынуждена была высказаться за публикацию «Ракового корпуса», хотя она и сделала множество оговорок и поучала автора. Сарнов сказал, что Асанов и Кедрина пытаются поучать Солженицына, как Булгарин в свое время поучал Пушкина. Георгий Березко, возмущенный этой аналогией, взорвался. Негоже сравнивать советских писателей с агентами Третьего отделения. Тем самым он приковал внимание присутствующих к этому сопоставлению. <���…>

Не думаю, что это обсуждение принесет осязаемую пользу и повесть Солженицына будет скоро напечатана. Но помимо практической пользы, пользы сиюминутной, есть другая польза, польза дальнего прицела. И она обнаружилась тут с полной очевидностью. Обсуждение показало, сколько в Союзе умных и толковых людей.

<���…> Это все знаки общественного мнения, которое пока существует как нечто подспудное. Но хорошо уже то, что оно есть. Кто знает, может лет через десять голос его будет звучать более громко и весомо ( Л. Левицкий . С. 99–100).

И превратилось обсуждение, – суммирует А. Солженицын, – не в бой, как ждалось, а в триумф и провозвещение некой новой литературы – ещё никем не определённой, но жадно ожидаемой всеми. Она, как заявил Каверин в отличной смелой речи (да уж много лет им можно было смело, чего они ждали!) придёт на смену прежней рептильной литературе ( А. Солженицын . С. 158).

На экраны выходит фильм Ларисы Шепитько «Крылья».

18 ноября.Лев Левицкий записывает в дневник:

Время, как и погода, пасмурное. Небо над журналом <���«Новый мир»> по-прежнему в черных тучах. Долгая возня шла вокруг печатания Симонова. Те, кто читали его военные дневники и кому можно верить, говорят, что это интересно. <���…> Но, вопреки ожиданиям, эти дневники, едва попав в официальное поле зрения, стали буксовать. Цензура жалась, не давала прямого ответа, и из девятого номера, в котором они должны были быть напечатаны, дневники перекочевали в десятый. Волынка продолжалась. Наконец цензура, получив благословение какого-то деятеля Цека, подписала дневники к печати. Казалось, дело в шляпе. И вдруг все снова застопорилось. После недели томительного ожидания последовал приказ: уничтожить отпечатанный тираж. Обошлось это в 100 тысяч рублей. Рачительного хозяина и государственного человека это смутило бы. Но не наше начальство, которое видит черта там, где его и в помине нет, и которое не останавливается ни перед какими расходами, когда надо соблюсти чистоту идеологии. Пронесся слух, что преемник Поликарпова (фамилия его, кажется, Шауро) схлопотал на Политбюро выговор за либерализм – разрешил печатать роман Бека и дневники Симонова. А по другим слухам, никакого заседания Политбюро на эту тему не было. Больше того. Редакция приготовила двадцать экземпляров для членов Политбюро и секретарей Цека, дабы они могли обсудить Симонова и окончательно решить его участь. Что и говорить, это самый насущный опрос, стоящий перед страной, и решить его можно исключительно на самом высоком государственном уровне. Батюшки светы! ( Л. Левицкий . С. 98).