Гарий Немченко - Брат, найди брата

Но эти не играли пока. Не очень умело они все продували и продували трубы.

И тут промелькнул щупленький Крошкин в неизменном сером плащишке, исчез было, появился снова и стал прикуривать, сгорбившись, — как любой из нас на открытой всем четырем ветрам нашей стройке приучился прикуривать. Выпустил, прищурясь, первый дымок, а когда заговорил, голос у него был и грустный, и одновременно насмешливый — тоже как у многих из нас, всякого повидавших на этой своей, будь она неладна, Антоновке…

Крошкин!

Не знаю, как у кого, а у меня, когда приходит разгадка, когда непонятно, какое чувство подскажет вдруг, что тебя уже давным-давно дожидается удача, о которой ты в суете чуть было не позабыл насовсем, тогда легонький, по странному ощущению почти неземной холодок обожжет затылок и по каждому из волосков проберется до корня, крошечным мурашом кольнет под кожею — уж прошу простить за этот, может быть, излишне физиологический уклон в описании предчувствия счастья, да только в том-то и штука, что лишь оно тебе, лишь предчувствие только и достается — от счастья, которое не сбывается никогда.

Как же я, такой-сякой, на столько лет мог об этом позабыть?.. Ну конечно же — Крошкин!

Я тогда увидал синяк у него на лбу, хотел было сделать вид, что ничего не заметил, но он спросил почти задушевно:

— Ничего себе, да? Ни под какой пудрой не спрячешь!

Не оставалось ничего другого, как сочувственно спросить, кто это его так, и тут он дал себе волю:

— Ну, ты меня знаешь!.. Знаешь — нет? В жизни никого не боялся. Никогда! Где какой скандал, какая драка, кто бросается разнимать? Один только Крошкин всегда и бросается. Или когда шоферня из Донбасса задурила… Вербованные, помнишь? Кто унял?! Я!.. Взял вот так одного!

Сжатая рука его задрожала, на тонкой шее обозначились жилы. Но это была правда, насчет вербованных, и я согласился:

— Рассказывали!

— Вот! — охотно поддакнул Крошкин и поднял палец. — Но что я думаю: должен же человек хоть кого-то бояться? Хоть кого-то на свете?.. Вот я ее и боюсь, понимаешь, ну, не стыдно признаться: боюсь! И она этим пользуется. Причем без стыда и совести!

Я спросил — кто.

— Кто-кто! — проворчал Крошкин и стал закуривать. — Кто ж еще, кроме нее?!

В тот год у нас на стройке решили разделить автобазу на две. Одну назвали Антоновской. Другую — Западной. Шутники говорили — потому, что находилась она на целых два десятка сантиметров западнее Антоновской. За недоломанной стенкой из недобитых панелей.

На самом-то деле это, конечно, не так. Западная потому, что завод-то будущий назывался Западно-Сибирский. И в том, что дали такое название, был как бы некий аванс, знак доверия, что ли.

Но доверия этого Западная автобаза, прямо сказать, не оправдывала, и на то были свои, самые что ни на есть объективные причины. По крайней мере, в Западной автобазе в это верили свято.

Посудить, в самом деле: в Антоновскую отдали все дизели, там теперь только МАЗы, в основном новенькие, и водители перешли туда самые дельные, старички перешли, что вы хотите, асы! И дело у них к тому же вполне определенное и только одно: земля. Отсюда и заработок. Отсюда и дисциплина.

Ясно, как божьим днем, что новое начальство, молодые хитрованы, которые-то и подкинули руководству стройки эту, насчет специализации, идею, будут теперь поплевывать себе в потолок и годами красоваться на Почетной доске, а кое-кому придется похлебать, ох как придется!..

Из техники в Западной осталось в основной старье недобитое: самосвалы — «зилки» да бортовые. А публика?.. Молокососы. Только вчера закончил курсы, в городе на работу не взяли: опыта нет, вот он и подался в Западную. За опытом. Два-три «зилка» расцелует, да так, что в железный ряд своим ходом не поставишь, бульдозером придется заталкивать, и все, теперь куда какой опытный. Теперь можно обратно в город подаваться, теперь возьмут. Не база, а проходной двор. Отсюда и весь ба… кабак то есть.

Зато работенки!.. Все остальное, кроме земли. И кирпич, и бетон, и стекло, и еще что только можно придумать и чего придумать нельзя. Да еще прораба с мастером покатай. Извозчики!..

Плюс еще одна проблема — в Антоновской такой тоже не было. Там давно уже почти все переженились, детишками пообзавелись и по этой причине хорошо понимали, что главное для него — это привезти в семью рубль подлинней, а остальное уж как-нибудь. И жены водителей давились в электричке, как все, ездили на работу в набитых до отказа «коробочках», на часик раньше, если погода хорошая, выходили пешком. За кем ребята подкатывали к подъезду — только за отметчицами, но тут уж отдай, как говорится, не греши. С отметчицей по дороге о многом можно договориться. Она и глаза потом прикроет, если у тебя «ящик» с земелькой не через край, и лишнюю ходку, глядишь, запишет. А это, как бы там ни было, все — на план!

В Западной работала в основном холостежь, женихи, ухажеры, но это ладно, это бы еще полбеды, пожалуйста, сколько душе угодно, женихайся, пожалуйста, ухаживай — только не за счет государства!

А они в диспетчерской душатся у окошка, «масло жмут» друг из дружки, руку за путевкой каждому удается ткнуть только вместе со сбитою с головы чужою кепкой. Зато вышел потом без пуговиц на рубахе, отдышался, пока мотор греется, из капэ выезжает и спокойненько заруливает в другую от стройки сторону. В женском общежитии принцесса его, видишь ли, ждет, хорошо, если губы уже успела накрасить. Сажает и везет ее через всю промплощадку куда-нибудь аж за Костино болото, где принцесса температурщицей у бетонщиков работает… С нею-то о чем поговоришь?!

В автобазе телефоны трещат: выехал?.. А когда?! А в исправном состоянии?.. А не мог обломаться?

А они по дороге еще могут остановиться, чтобы она в Голубом логу цветочков насобирала, тьфу ты!

Директор Западной автобазы Василий Спиридонович Колесников, которого обошли-таки на повороте эти молодые ухорезы с копиями дипломов у кадровички, со значком «Я — не дурачок» на кургузом, еще студенческом пиджачке, сам был шофером старой закалки, в приметы верил безоговорочно, но обо всех остальных предпочитал помалкивать, поскольку на план влияли незначительно, зато в последнем, женском вопросе спуску не давал никому… Сам он, отбарабанивший за баранкою всю войну, не подвозил никогда даже знакомых регулировщиц, а только беженок с детишками и сироток, и это повальное жениховство и всеобщее катание девчат буквально выбивало его теперь из руководящей колеи.

Нет-нет да и не выдерживал, выезжал на бетонку, выходил из «Москвича» и ухажеров останавливал самолично.

— Ты как едешь?! — был обычный, на громком крике, вопрос.

Эти делали вид, что не понимают, вежливо клонились из открытой дверцы: