Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Была у нас студентка Тоня, она еще девочкой Саяка знала. Вот эта Тоня, или, как ее теперь величают, Антонина Ивановна, и заботилась о нем: придет, бывало, все ему перегладит, залатает, почистит. То на каникулы Саяка к себе в Звенигород увезет, то в консерваторию пригласит, то — заходишь — сидит, читает ему. Старалась, как могла, скрасить ему жизнь. Впрочем, и Саяк был к ней привязан по-настоящему, какой-то шутник или отозвался о Тоне непочтительно, или понял его слепой наш неверно, только этого парня еле из рук Саяка вырвали. Тут-то впервые увидели, каким бывает Саяк в гневе.

Так вот, стал приударять Туташкин за Тоней, а она на него ноль внимания. Конечно, обидно парню. Как-то в коридоре говорит ей: «Оба мы опекаем. Саяка: я — по комсомольской линии, а ты по какой?» Говорит и не замечает, что за спиной у него стоит Саяк. Тоня палец к губам приложила, показывает — молчи, а он смеясь свое: «Давай найдем ему какую-нибудь слепую девушку, как говорится, по Сеньке и шапка».

Спустя пару дней появляется у Саяка Туташкин, неожиданно хлопает его по плечу (ау надо сказать, слепые такого терпеть не могут). «Решил вступить в партию, — говорит Саяку. — Рекомендацию от авторитетного человека получил. А тебя прошу, подпиши-ка одну бумагу».

«Что за бумага?»

«Письмо от твоего имени в партком, что я тебе третий год учиться помогаю».

«Вроде бы сам учусь, да и не хуже тебя».

«А я твоим политическим просвещением занимаюсь, газеты читаю».

«Ладно, если спросят, напишу».

«Зачем ждать, когда спросят. Под лежачий камень вода не течет. Я к тебе, приходил? Приходил. Значит, если ты сознательный человек, отплати мне за помощь тем же».

Саяк у него спрашивает:

«Сколько я тебе должен? Скажи — заплачу за твою помощь, а именем моим никому спекулировать не позволю».

«Сколько ты мне копеек собираешься дать?»

«Почему копеек — бери рубли».

«Богато живешь…»

«А как же, инвалид первой группы, да еще повышенную стипендию получаю, если сложить вместе — зарплата молодого специалиста».

Во время этого разговора я и зашел в комнату.

«Вася, — сказал я Туташкину, — ты мне напоминаешь монаха, собиравшего в кувшин свои слезы, чтобы все видели, как он переживает за людей. Чего ты пристал к Саяку?»

«Да не пристаю я к нему… Кому он нужен, дрянь неблагодарная».

Разговор этот кончился дракой. Когда разнимал их, и мне перепало. Потом Туташкин принес в деканат медицинскую справку о нанесенных ему побоях — и в самом деле, Саяк его основательно потрепал. Так вот, требовал Туташкин, чтобы исключили Саяка из университета, ибо слепой злоупотребляет своей безнаказанностью, позорит звание советского студента. Теперь, когда вспоминаешь, конфликт этот кажется незначительным, а тогда сколько было переживаний, споров… Вся эта затея Туташкина пустой была. Обоим объявили выговор за учиненную в общежитии драку. Казалось бы, и делу конец. Но Саяк несколько дней на занятия не ходил, не желал сидеть в одной аудитории с Туташкиным. Говорил: «Перейду на заочное». Стоило больших трудов убедить его да делать этого.

— Николай Львович, как вы думаете, почему Саяк избрал профессию юриста?

— Я и сам не раз задавал себе этот вопрос. Профессия наша в общем-то мало подходит для слепого. При своей способности к языкам, чувстве слова, аналитическом складе ума Саяк мог бы стать прекрасным филологом. Я как-то в разговоре, с ним высказал такую мысль. «Меня больше интересуют взаимоотношения между людьми, — ответил он, не задумываясь. — Я хочу знать законы, чтобы уметь защищать тех, кто сам себя защитить не может. Я хочу понять взаимосвязь между глубинами человеческого духа и повседневной жизнью. Ты, наверно, думаешь: как слепой может верно судить о поступках зрячих? Но вырос я и жил среди зрячих! Я знаю, то, как человек относится к детям, к старикам, к слепым, к глухим, к убогим всяким, говорит о нем больше, чем все, что он может сказать о себе сам».

«Выходит, — спросил я, — ты обо мне знаешь больше, чем я сам».

«Этого не утверждаю. Однако, думаю, в людях разбираюсь».

И тут, Шакир Рахманович, рассказал мне Саяк об одном эпизоде из своего детства. Вообще-то, он о себе ничего не рассказывал. Он не из тех, кто много говорит о своих чувствах и переживаниях. По натуре наш слепой друг горячий, искренний, отзывчивый, но вместе с тем настороженный, замкнутый, недоверчивый. Оттого и трудно, ему. Слепота тому причиной или детство тяжелое… Так вот что он припомнил.

…Война шла, голодно было в ауле у них. Он хоть и слепой, а приноровился в ту пору горных куропаток силками ловить. Вообще-то, говорил он мне, охотиться на куропаток весной — преступление. Да кто из нас, мальчишек, об этом знал, а взрослые все на войну списывали, не обращали внимания на такое занятие. Ходил на промысел этот Саяк с ребятами соседскими. Они — каждый сам для себя ловит, а ему, Саяку, «глаза» нужны — напарник. И вот, значит, заимел он такого напарника. Во всем Саяк на него полагался, потому что дружили они хотя и недолго, но по-настоящему. А до той весны у Саяка другой напарник был, алчный, завидущий, куропаток, попавших в силки Саяка, присваивал. Думал, слепой, ничего не замечает. Но обиднее всего Саяку было, что и новые его «глаза» лукавыми оказались: тот честный мальчик тоже его обманул.

— Он что, куропатку украл? — нарочито спокойно спросил Шакир.

— Нет, хуже: помог тому, кто украл, провести слепого. Саяк мне рассказывал: «По тому, сколько куропаток в силках билось, и по тому, как тот подросток-вор прощался, я понял, что с моей добычей уходит, обманув моего зрячего друга. А тот меня жалеет, себя жалеет, не говорит об этом. Стыдно мне за него стало. Понял, что не умеет говорить всю правду. Так и получилось: скрыл от меня, что родители его увозят, что должны мы расстаться навсегда».

Вспоминается мне, Шакир Рахманович, и еще один разговор с Саяком, как раз в День открытых дверей в университете, когда школьники знакомились с нашим факультетом.

Увидев слепого студента юрфака, ребята очень удивились, но виду не подали. Саяк спрашивает: «Почему решили стать юристами?» Один говорит: «Работа интересная, все время с людьми разными», другой: «Хочу законность и порядок укреплять, у меня и отец судья», а третий улыбается: «Инженер из меня хороший не выйдет, писателем, актером тоже не стать, так что буду судьей или прокурором».

Саяк мне потом говорит:

«Неправильно».

«Что неправильно?» — спрашиваю.

«Неправильно в вузы принимают».

«Это почему ты так решил?»

«Получается, что и врачами, и учителями, юристами становятся те, кто отвечает на приемных комиссиях побойчей».

«Что же в этом, плохого?»

«А то, что главное не учитывается: личность».

«Как не учитывается? А комсомольские характеристики, похвальные грамоты, участие в олимпиадах…»