Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

«Даже словом не обмолвилась!» — обиделся Маматай, потом сообразил, чего ради она должна была доложиться ему — обычный товарищ по работе… И ему было горько сознавать это, ведь теперь он окончательно понял, как много значила Бабюшай в его жизни.

В этот день Маматай был такой рассеянный и чудной, что над ним подтрунивали: «Влюбился! Что ж, пора!..» А женщины прибавляли: «Жених завидный…»

Маматая всегда выручала работа. Крутиться ему приходилось по-прежнему одному, так как начальник ткацкого производства все еще был в больнице: попробуй уследи за всем. С него спрашивали план, отвечал он за исправность оборудования, качество продукции, за дисциплину, решал производственные и экономические вопросы, а также жилищно-бытовые, культурно-воспитательные, семейные и личные… Но у ткачей голова надежная, привычная и к станочному шуму, и металлическому грохоту. Ничего, выдюжит, не согнется.

Позволить расслабиться себе Маматай мог только вечером, в общежитии… Тогда он думал о Бабюшай, представлял лицо матери, когда скажет ей о невесте… Только вот согласится ли Бабюшай?

Сомнения мешали Маматаю спокойно спать, и он, как все влюбленные на свете, переворачивался с боку на бок, курил, пробовал читать…

В эти дни сердечной маеты он и не подозревал, что ему готовится рассчитанный, сокрушительный удар.

В кабинет главного инженера были приглашены ответственные работники комбината, в основном из ткацкого производства: сильно располневший, умеющий ладить с начальством Калык, старший мастер Жапар Суранчиев, сменные мастера и поммастера Парман.

Темир Беделбаев сидел на месте главного инженера, вел собрание. Рядом у стола разместились начальники производств. А хозяин кабинета Алтынбек стоял у окна и не мог, как ни старался, скрыть радости в предвкушении предстоящих событий. Весьма довольным выглядел и Парман.

Алтынбек, получив слово, сделал шаг вперед; прирожденный оратор, он начал пылко, с естественным негодованием. Он клеймил замначальника ткацкого производства Маматая Каипова за злоупотребление властью, за очковтирательство, несоблюдение правил техники безопасности, из-за чего получил ранение поммастера; ссылаясь на сведения, почерпнутые в докладной Пармана Парпиева.

Маматай ничего хорошего для себя от собрания не ждал, но все-таки только сейчас под холодными выпуклыми линзами Беделбаева по-настоящему понял, как плохо, как тяжко здесь без Кукарева, попавшего в больницу… Линзы были направлены в упор:

— Все ли, сказанное главным инженером, считаешь правильным?

Каипов не отвел глаз, сказал:

— Да, было так.

— Были ли это сознательные действия с твоей стороны?

— Да. Я вынужден был так поступить…

— Значит, виноват, — бесстрастно заключил Беделбаев.

— Нет, виновным себя не считаю.

Директор нисколько не удивился. Все тем же бесстрастным тоном спросил:

— А кто виноват?

— Все виноваты, вся администрация.

— Да, логика здесь есть: все — значит никто?!

— Видите, валит с больной на здоровую, — взвился Алтынбек. — Безответственное выступление!

А Маматай стоял на своем:

— В свое время все эти вопросы я ставил перед дирекцией комбината. Был, кстати, разговор и здесь, в этом кабинете. Тогда главный инженер сам заговорил о том, как удержать учеников профтехучилища в цехах… Тогда я и внес предложение изыскать возможность платить им на производственной практике больше.

— Помню я этот разговор, — пренебрежительно поморщился Саяков. — И тогда, и сегодня я — против бредовых предложений Каипова.

— Все верно, товарищ главный инженер, тогда можно было и поостеречься… А теперь все — новые чапаны [11] Чапан — киргизская одежда. надели, а вы — в старомодном… Нужно и нам от жизни не отставать… Партийные съезды и пленумы и для нашего комбината обязательны. А партия учит, что на производстве надо учитывать местные условия…

— Своевольничать не позволю, — холодно оборвал Маматая директор. — Очковтирательство оправдывать не могу.

— Да почему же очковтирательство? Просто взаимная выручка!.. Станки на капитальном ремонтировали быстрее, сверх плана. А продукцию с этих станков зачисляли ученицам… Все у нас в цехе понимают — тяжело девчатам на первых порах, далеко от дома прожить на неполный оклад! Материально комбинат убытка не понес, только выиграл: все наши ученицы работают, не разбежались, как было с прошлым выпуском… Если кто и «пострадал», так наши слесари и поммастера — работали за те же деньги, но с большей нагрузкой. Но это добровольно, по договоренности… Как вижу, один только Парман Парпиев не только нарушил обещание, но и написал докладную… Ну что ж, пусть это будет на его совести… Но если за нужное для комбината начинание придется нести наказание, то я его беру полностью на себя.

Беделбаев сидел, низко наклонив голову. Было непонятно, слушает он или думает о своем. Зато главный инженер старался вовсю. Он не ожидал от Каипова такой выдержки, рассчитывал сразу же сбить с толку угрозами и обличительным тоном. Маматай явно спутал ему карты, но все же Саяков не сдавался, боролся до последнего. Главное — начальство не мешает. И Алтынбек ринулся в наступление:

— Факты налицо… Каипов их не отрицает и отрицать не может. Закон есть закон. Он для всех одинаков, потому что защищает интересы общества, интересы государства. Судя по всему, Каипов — человек политически незрелый, безответственный… Ошиблись мы, товарищи, поручив ему должность замначальника производства, переоценили, как говорится… Предлагаю Каипова освободить… Предлагаю как главный инженер…

Алтынбек хорошо знал, что директор — усталый, пожилой человек, последнее время мечтающий только о благополучном, без переводов, выговоров и взысканий, выходе на пенсию, — не захочет ввязываться в эти истории с заработками учениц, тем более иметь дело с судом из-за нарушений правил техники безопасности… Ему только сейчас выиграть время… И Саяков, повернувшись к Беделбаеву, не без умысла сказал:

— Уважаемый Темир Беделбаевич, как говорят, шила в мешке не утаишь, у такого дела хвост длинный… В общем, я свое мнение обнародовал, теперь решайте сами…

Алтынбек нарочно сел в задний ряд, показывая, что ни на кого «давить» не намерен, что устраняется от ответственности.

На следующий день Маматая вызвали к директору, и, как только он переступил порог кабинета, Беделбаев собственноручно вручил ему приказ об освобождении от занимаемой должности.

Маматай, нисколько не удивившись, спокойно смотрел в обрюзгшее от многолетнего кабинетного сидения серое лицо Темира Беделбаевича.

— Это что, увольнение с комбината?

Директор отвел водянистые глаза, сильно увеличенные линзами очков, в сторону. Крайние меры Беделбаев не признавал, потому что чреваты бунтом, неприятностями, оглаской. Он знал, куда безопаснее держать такого «деятеля» где-нибудь в отделе снабжения: вроде и при деле, и не на глазах — командировками Каипова обеспечат, об этом он позаботится сам…