Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Конечно, сердился… Временами меня охватывало такое отчаяние и злость, что…

— А сейчас?

— Со временем эта злость прошла. Я даже научился думать о Даригюль с благодарностью и желать ей счастья… И это не великодушие! Нет! Просто не будь Даригюль, жизнь моя пошла бы совсем иным путем, — Маматай шутливо подмигнул Бабюшай: — Как знать, может, и тебя не встретил бы…

— Ты все шутишь, а я серьезно хочу тебя попросить, чтобы ты больше не пел мне дифирамбы… Я люблю простые слова, потому что девчонка я обыкновенная, рабочая. — И добавила с нажимом: — Одним словом, ткачиха.

Они только сейчас заметили, что на востоке, там, где среди темной громады города затерялся их комбинат, начало понемногу разгораться утро. Новое утро в их отношениях, в их жизни.

Разлуку с цехом Маматай переносил трудно. Спасала только музыка. Теперь после скучной, бумажной работы в аппарате он спешил домой…

У Маматая обнаружился недюжинный музыкальный слух, и он самостоятельно и довольно быстро научился играть на комузе, хотя никто в его роду никогда не брал этого инструмента в руки. Перебирая упругие струны, послушно звучащие под его пальцами, парень вспоминал горы, родные просторы, старенькую свою мать… Для него открывался новый неизведанный мир. Он отдавался на волю звукам, самовластно уносящим куда-то вдаль, в иную жизнь, по-своему счастливую и грустную…

Именно в эту пору Маматай узнал и полюбил классическую музыку, симфонии Чайковского и Бетховена…

Осень, южная, яркая, с ее грустным листопадом, с готовыми к отлету журавлями, с ее тяжелым, пестрым изобилием урожая и лоснящейся под паром и усеянной грузными, отгулявшимися за лето грачами, была созвучна его душевному состоянию. Он хандрил, сам не зная почему, и одновременно ему хотелось простого, конкретного дела, чтобы, как раньше в цехе, ощущать непосредственно плоды трудов, видеть добродушные улыбки ткачих, встречать их шутки.

Маматай много ходил пешком, раздумывая о своем житье-бытье, и радовался тому, что жизнь души его только замерла на время, а теперь снова исподволь давала о себе знать… Маматай строил планы на будущее, потянулся с угольником и карандашом к ватману…

В эту осень комитет комсомола и Совет НОТ проводили свою конференцию по научной организации труда. Были приглашены все молодые коммунисты, комсомольцы — специалисты и молодые рабочие комбината. Среди них был и Маматай Каипов.

Конференция проходила непринужденно и деловито. Хотя не было на ней острополемических выступлений, но отчетливо наметились два направления в отношении к техническому прогрессу. Одни считали, что производство нуждается в постоянном обновлении технического оснащения, в систематическом внедрении текущих изобретений и усовершенствований даже ценой риска. Другие держались более спокойной линии, утверждая, что техника новая, передовая должна сначала себя морально изжить, тогда-то и станет необходима ее, полная замена.

Алтынбек Саяков выступил на конференции ярко и смело. Прежде всего он во всеуслышание удивился, как можно дробить на кусочки большое животрепещущее дело нашего времени, и не только дробить, но и противопоставлять их один другому. Прогресс не должен останавливаться ни на минуту: полная периодическая замена технического оборудования нисколько не заменяет и не умаляет значения изобретательства и рационализаторства непосредственно на производстве и в научно-исследовательских институтах.

Маматай был полностью на стороне Алтынбека, поражался его умению мыслить широко и смело, его инженерному таланту. Маматай осмотрелся по сторонам и увидел, как согласно кивают головами Хакимбай Пулатов и Калимат Култаев, первый секретарь горкома.

Калимат Култаев выступил еще резче Алтынбека.

— Конечно, продолжать работу по-старому и ждать, когда преподнесут нам новую технику, куда как проще. — Он тяжело, одышливо засопел, сердце давало о себе знать. — А нам, товарищи, ждать стыдно. Мы — люди с рабочими руками, — Култаев поднял и показал всем свои увесистые, с сильными толстыми пальцами ручищи. — Мы привыкли сами думать и работать. Конечно, от помощи не отказываемся… и от дельного совета… Короче говоря, я — за модернизацию оборудования… Есть у нас, что и говорить, собственные, доморощенные бюрократы, формально относящиеся к новаторству… Не умеют они и не хотят думать о нашем будущем, товарищи! И я призываю молодежь, инженерно-технических работников взять под свой контроль техническое будущее нашего комбината!

Маматай очень устал, перенервничал и долго не мог заснуть после конференции, вновь и вновь возвращаясь мыслями к только что пережитому. Каипов принял так горячо к сердцу выступления Култаева и Саякова, потому что это были и его мысли, его каждодневные заботы. «Ну хорошо, — думал Маматай, — мысли мыслями, а что я конкретно сделал сам? Ничего существенного…» Тогда, в ту ночь он решился жить не только одними прекрасными планами, мыслями, но и бороться, жестко, по-солдатски, без скидок на трудности, нездоровье и плохое настроение.

В это трудное для Маматая время — неожиданно для парня — его здорово поддержал старый Жапар. Не раз они вели длинные разговоры за чаем обо всем на свете. Маматай удивлялся, как молодо Жапар интересовался проблемами комбината и мыслями своего молодого друга о жизни, о любви и дружбе, о справедливости и несправедливости. Теперь уже Маматай не завидовал Бабюшай, как когда-то, а радовался общению с доброжелательным и мудрым аксакалом.

А жизнь Жапара научила многому, собственная его жизнь и жизнь его отца Суранчи.

Суранчи работал ткачом у богатого ростовщика, узбека Абдулхака Байбатчи, чье кустарное производство славилось на все страны Востока. Маленький Жапар помнил отца худым, старым и грязным. Смуглая кожа туго обтягивала выступающие скулы, и зрачки были мутные, больные. Жалкий облик отца дополняли редкие, слипшиеся реснички и жиденький пучок бороденки, как у китайца, с извечной хлопковой пылью, набившейся в брови и волосы… После скудного ужина отец буквально валился на кошму, чтобы утром до света уйти к своему деревянному стану…

Дом, в котором Жапар родился и вырос, походил на большое ласточкино гнездо. Он был так же неровно и старательно слеплен из глины, косо и бесформенно прислонялся к соседнему дувалу. Дожди и ветры на славу потрудились над саманными кирпичами, образовав щели, через которые видно было все, что происходило во дворе.

И все же Суранчи гордился своей жизнью и своей рабочей профессией, поднимая указательный палец, не раз повторял Жапару: «Я работаю у Байбатчи! Много лет! А ткани наши покупают — даже в Мисире [12] Мисир — Египет. и Хиндстане! Наша работа имеет большой спрос!..»