Анна Кардашова - Одиннадцать случаев… [Повесть]

— А ты еще не все у нее купил?

— Да нет, у нее на десять таких лабораторий, как моя!

Теперь все. Никаких альбомов! Копить только на лабораторию!

Девочка толкнула дверь в комнату брата, маленькую серую комнатку с тонконогим столиком, железной кроватью и старым комодом. Нет, только во сне знакомая дверь открывается вдруг в незнакомый мир! Свет и блеск ударили девочку по глазам: множество тонких, разной формы бутылочек и трубочек вспыхивали на солнце.

Девочка в сером платье, с красными лентами в черных косицах, с куклой без ноги в одной руке и с ногой от куклы в другой стояла на пороге новой, удивительной жизни своего брата.

Кукла полетела на сундук в коридор, и девочка медленно вошла в самую середину стеклянного, сверкающего мира.

Брата она заметила не сразу — брат стоял у комода и бережно вытирал полотенцем что-то тонкое, стеклянное. Он был очень счастлив тем, что так поразил сестру, но тут же крикнул:

— Ничего не трогай, разобьешь!

Потом поставил на комод стеклянную штучку, и они вместе начали рассматривать «лабораторию». Сестра не удивилась, что все это богатство называется «лаборатория». Слово длинное, непонятное, вполне подходящее.

Весь тонконогий столик был уставлен бутылками и банками странной формы — большими и маленькими, пузатыми и прямыми, а также со скошенными, стенками. Деревянная подставка с трубками, а в них налито что-то яркое — голубое, желтое, лиловое… Маленькие весы. Серебряные. До чего хорошенькие! Рыжие резиновые трубки. Они свернулись, как змеи.

— А это что? Девочка робко тронула что-то похожее на курительную трубку, только в форме яйца.

— Не трогай! — заревел брат.

Девочка спрятала руку под мышку.

— Это называется «реторта». — Брату вовсе ни к чему было ссориться с сестрой. Не мог же он сам, один, вынести всю роскошь и красоту новой жизни! Кроме того, он собирался поразить сестру если не совсем, то почти насмерть. Он подготовил ряд номеров. Но сперва, сперва он хотел познакомить ее со своей спиртовой горелкой.

— Можешь подержать! — сказал он добрым голосом. — Только держи обеими руками! — И он вложил ей в руки прохладную круглую вещичку, всю из толстого зеленоватого стекла.

— Какая хорошая! — прошептала девочка.

— Подержала? Ну, давай! Сейчас мы ее зажжем.

Он снял стеклянный колпачок, и девочка увидела фитиль. Он торчал черной щеточкой, а сквозь толстое стекло было видно, как другой его конец, белый, свернувшись, лежал в спирту на дне горелки.

Х-р-р! — зажглась спичка, огонь со спички перелетел на черную щеточку, фитиль хорошо поймал огонь, и теперь, с огнем, горелка стала еще лучше.

— Наблюдай горение! — сказал брат. И сестра наблюдала. Пламя было такое легкое, девочка дышала совсем тихо, а оно все-таки чуть-чуть отклонялось. Около фитиля оно было прозрачное, выше — коричневатое, а еще выше — оранжевое, такой мягкой лопаткой. Огонь. Он ни на что не похож!

— А сейчас мы его погасим! — сказал брат. Взял колпачок, надел его прямо на огонь, и все — огня нет! Только белый дымок завозился внутри колпачка. Сестра засмеялась — ей было жалко огня, но уж очень ловко брат его прихлопнул.

Теперь брат, поглядывая на сестру грозно и зловеще, взял со стола бутылку, налил из нее что-то прозрачное, как вода, в трубочку…

— Держи пробирку!

Сестра взяла ее осторожно, как свечку. В другую пробирку брат налил что-то вроде жидкого чая и, отставив руку с пробиркой, пристально посмотрел на сестру. Начинались смертельные номера.

— Что бы ты ни увидела, — сказал брат замогильным голосом, — держи пробирку крепко и не роняй!

Как в сказке: «Что бы ты ни увидела, что бы ни услышала, иди вперед и не оглядывайся». Девочка замерла с пробиркой в руке. Брат медленно налил своего желтого «чая» в ее прозрачную «воду», и вдруг она заклубилась и стала густого красного цвета.

— Кровь! — прохрипел брат голосом убийцы.

Такого жуткого блаженства девочка еще не испытывала никогда.

Номера продолжались. Брат расчистил себе место на столе и, засучив рукава, высоко вскидывая руки, что-то наливал и подсыпал в разные склянки. Потом опять зажег спиртовку.

— Отойди! — скомандовал он.

Девочка отступила к двери. Он поднес совершенно пустую бутылку к огню, быстро вынул пробку. Пах! — что-то блеснуло, и огонь погас.

Номера шли один за другим. Сероватая бумажка, опущенная в «воду», становилась то синей, то красной, мыльные пузыри летели вверх, как пули, и шлепались в потолок, обдавая их брызгами. Шершавая змея с шипением выползала из фарфоровой чашки.

А девочка стояла тихая, покорная, смотрела на брата и старалась понять, когда это и как он из простого брата превратился в такого волшебника. «Он все может! — думала она. — И куклу может починить». Но кукла — потом, тут творились вещи поважнее куклы.

Брат стал другой. Комната стала другая. Это уже не комната, а лаборатория — сверкающий мир таинственных сил. И сестра стала другая. Великий маг старший брат покорил ее, она стала рабой старшего брата.

Это была я.

Мы уселись на пол у ящика с не разобранной еще посудой; начались будни нашей новой жизни. Они тоже были полны интереса и наслаждения. Брат принес теплой воды в миске, и мы вместе купали и вытирали колбы, реторты… Брат видел, как осторожно я все делаю, и теперь доверял мне. Он научил меня вытирать пробирки — надо накрутить мягкую тряпочку на карандаш, засунуть в пробирку и осторожно повертеть. Пробирки отлично вытирались. После купанья колбы, реторты, пробирки отдыхали на моем кукольном одеяле, а в их чистых боках отражалось маленькое кривое окошко или моя вытянутая, а иногда сплющенная физиономия.

Заглянула мама и удивилась: «Как вы хорошо вместе играете!»

Нет, это была не игра…

Брату нравилось мною командовать. Правила были такие: к тому времени, как ему прийти из школы, на кровати должна лежать домашняя рубашка. Но не просто валяться как попало, она должна раскинуть рукава и повернуться воротом к стене. Брат быстрыми шагами входил в комнату, становился лицом к рубашке. Раз! — он скидывал с себя куртку, которую я должна была сзади поймать. Два! — он нырял в рубашку. Три! — застегивал пояс. Готов! Но стоило мне уронить куртку: «Безрукова!» — кричал брат. Он любил выругать какой-нибудь тут же придуманной фамилией. Не дай бог, если рубашка лежала не по правилам: «Ка-ак лежит рубашка?» — наступал он на меня с кулаками. Брат был моим тираном, но называл меня «дорогая». Это обращение он вычитал из книжки, и оно звучало не всегда ласково. «Дорогайя!» — кричал он грозно, и я со всех ног бросалась выполнять его поручения.