Анна Кардашова - Одиннадцать случаев… [Повесть]

Но мне нравилось служить в «нашей лаборатории» даже у такого строгого начальника.

Брат держал в руках громадную реторту нежно, как цыпленка; он подышал на нее, протер и стал рассматривать на свет.

— Хорошие у нас с тобой вещички. Не из последних, а? Но чего нам не хватает, так это аппарата Киппа. Как мы с тобой получаем водород? Как? — допрашивал он меня.

— В пробирках, — отвечала я робко.

— Правильно. Так ведь в пробирке реакцию не прервешь, а нам надо, чтобы мы могли прервать реакцию, когда захотим.

Слова «опыт», «реакция», «аппарат Киппа» были для меня как сладкие ягоды с новым, необыкновенным вкусом.

— И потом, какая же лаборатория без аппарата Киппа? Аппарат Киппа — это «венец всей жизни, прелесть грез»!

Насчет «венца всей жизни» мы вычитали в книжке немецкого писателя Буша. Там про двух озорников, Макса и Морица. Они просто так, чтобы напроказить, делали разные гадости. Например, они дали проглотить курам одной женщины, Больтовой вдовы, корки хлеба, привязанные к длинным ниткам. Куры проглотили корки, взлетели на дерево и повисли на нитках. А Больтова вдова всплеснула руками и сказала:

— Где же нам достать аппарат Киппа? — спросила я.

— Достать-то есть где, а вот на что купить? — грустно сказал брат. — Все ушло — что бабушка подарила, что сэкономил от завтраков и трамваев, да еще выпросил у мамы, да еще занял у Володи Крахмальникова. И нету, и взять негде. Правда, она дешево продает…

— Кто?

— Вдова.

— Какая вдова, Больтова?

Брат засмеялся.

— Да, Больтова… Я ведь у нее всю свою лабораторию купил. Муж у нее был стеклодув. Он сам выдувал всю посуду. У него отец Дымского покупал и другие химики. Он-то знал цену своей посуде. А вдова ничего не понимает почти даром отдает. Даром, да не совсем. А денег взять негде.

В переулке, недалеко от нас, была торговля «с рук». Мама не позволяла мне там болтаться, боялась, что я какую-нибудь заразу схвачу. А я всегда старалась именно этим переулком пройти в булочную. Там было много интересных вещей. И я ведь ходила туда не просто так. Я присматривала себе что-нибудь купить. У меня дома на полке стоял глиняный баран. Если его потрясти, там гремели монеты. Это тоже был подарок бабушки. Она всегда почему-то дарила деньги: купи, что тебе самой захочется. И пока монеты гремели, казалось, что купить можно что угодно! Только выбрать трудно. Мне хотелось какую-нибудь маленькую коробочку. Откроешь ее, а там… Я не знала, что там должно лежать. В этом и был главный интерес.

Я шла по переулку и смотрела направо-налево.

Направо на вытертом коврике лежат башмаки и туфли, старые и раздавленные, как будто по ним грязное колесо проехало.

Налево, как статуя, стоит высокая барыня в протертом бархатном пальто, в сплющенной кружевной шляпке и держит в руке два старых зонтика. Материи на них нет, одни спицы и белые резные ручки. Направо черненький дядька раскладывает на стуле какие-то железки, налево… Налево стоял мой брат. Воротник тесного, короткого пальто поднят, кепка надвинута на уши, из-под нее глядит серое от холода лицо с застывшей кривой улыбкой. Одна рука засунута в карман, на другой висит «вторая курточка», которую он носил на смену школьной. Он испугался, когда увидел меня. Передо мной стоял не тиран-начальник, а мальчишка, который натворил глупостей.

Я взяла его за руку — пойдем домой!

Он быстро свернул куртку, засунул за пазуху и зашагал вслед за мной.

— Не говори маме!

Мы пришли, разделись, я молча достала своего барана, черного, обливного, с золотыми рогами и золотым носом, и грохнула его об пол. Потом собрала раскатившиеся монеты.

— Сосчитай! Хватит на аппарат Киппа?

Он сосчитал.

— Не хватит, конечно, но мы сделаем так: мы дадим задаток, а остальное где-нибудь добудем.

Брат нагнулся и стал подбирать осколки барана.

— Спрячь, мы его потом склеим, Копилкина-Баранская!

Это была хвалебная фамилия.

Мы шли по асфальту, потрескавшемуся, как корка ржаного хлеба. В кармане у брата брякали деньги из моего разбитого барана. Мы шли и в такт шагам декламировали стихи из книжки Буша:

По булыжной мостовой мы перешли на ту сторону, повернули направо, пошли вдоль деревянных домов.

— Вон у той тумбы — ворота! — сказал брат.

Тумба покосилась, как огромная ножка белого гриба, с которого сбили шляпку, а ножку скособочили. Мы вошли в ворота. Во дворе у стены деревянного дома росла травка. В темных сенях пахло плесенью. Брат постучал в дверь.

— Дома, дома, входите! — ответили нам.

Странно, удивительно, но перед нами была голова Больтовой вдовы. Такая, как на рисунке в книжке. На голове накручен тот же платок с торчащими, как уши, концами. То же удлиненное, пухлое лицо, увесистый нос, поджатые губы. Правда, когда вдова стеклодува повернулась к нам и заговорила, она стала меньше похожа на Больтову. Непохожими были маленькие мокрые глазки. Вдова все время сжимала их, а когда разжимала, они становились еще мокрей. Щеки были толще и шире, да и нос не тот. Больше всего похож платок.

Вдова стеклодува сидела за столом, покрытым протертой клеенкой, над ней висела люстра с голубыми фарфоровыми цветочками и розовыми ангелочками с отбитыми крылышками. Под ними позвякивали прозрачные длинные висюльки. Свету в комнате немного. Он с трудом проходит сквозь густые занавески и ветки растений на маленьком окошке. Перед вдовой на клеенке раскинуты карты.

— А, это из дома Иванова мальчик! — сказала вдова. — Марфуша, это мальчик из дома Иванова.

Мы не разглядели сразу, что за столом еще сидела Марфуша в черном платке, надвинутом на лоб, и пила чай.

— А девочка кто? Сестра, наверное? Марфуша, это его сестра! Что-нибудь еще пришел купить, мальчик?

— Аппарат Киппа! — сказал брат. Он очень волновался.

— Марфуша, проводи мальчика в мастерскую и сестричку тоже, покажи им это… Киппа аппарат! Ключи под зеркалом.

Марфуша встала и оказалась очень маленькой, сгорбленной, и лица ее никак нельзя было разглядеть под опущенным платком.

— Монашка! — шепнул мне брат.

Мы вышли обратно в сени.

Зазвенели ключи, пахнуло сыростью и пылью. Сперва мы ничего не увидели. Потом скрипнули ставни, в сером свете заклубилась пыль, осветилась потемневшая доска высокого стола под окном. На ней какой-то железный инструмент. В углу громадная подставка, с громадными, разной длины и ширины стеклянными трубами, заросшими пылью.