Анна Кардашова - Одиннадцать случаев… [Повесть]

Он читал страницу за страницей, читал «Химию», как «Всадника без головы»! Жадно разглядывал приборы. «Кольцо штатива», «горло фильтра»… Ему так захотелось самому повозиться с приборами. Их ведь нужно составить, собрать! И вдруг он вспомнил слова Николая Александровича: «Опыты будете рисовать на доске!»

«Сфинкс безносый, пирамида трухлявая! Делать надо опыты, а не рисовать! До чего же интересно делать опыты! Мало того, что своими руками производишь чудеса, можно ошпариться, отравиться, сгореть, взорваться, и никто тебе не скажет — не делай, это опасно. Нет, делай, только осторожно».

«Вота оплатает текучестью», — говорит Филин. Ну да, льется из крана, холодная, ленивая, неинтересная. А из чего она состоит? Из двух «ничего», из двух газов. И оба они такие, что-только и жди от них всяких вспышек и взрывов!

«Для безопасности завернем бутылку полотенцем, введем в нее один объем кислорода и два объема водорода. Поднесем к пламени. Сильный взрыв гасит пламя».

«И ведь это, если заниматься по-настоящему, мы бы сами делали в школе! А кислород? В нем все так ярко горит! А магний! Он и в воздухе горит ослепительно и в кислороде?»

И вдруг ему отчаянно, бешено захотелось сейчас же, сию минуту сжечь магний в кислороде! Магний достать можно. А вот кислород? В аптеке, кислородную подушку? Не дадут, если никто не болен. Ага, вот тут способы получения кислорода. Марганцовка найдется. А пробирка? А колба? А горелка? «Я хочу сам делать опыты. Это мне нужно позарез! Должна же быть в школе лаборатория. Не может быть, чтобы ни колбы, ни пробирки!»

Он дочитал книгу и выбежал на улицу.

Капал дождь. Шумели в темноте листья. Горели редкие фонари. Блестели лужи. Спешили темные фигуры прохожих. Пахло листьями тополя и мокрой землей. А жизнь была другая. Не та что вчера. Раньше между деревьями, и домами, и прохожими было пусто, а теперь все заполнено. Рукой не пошевелишь, чтобы целый град молекул не застучал тебе в руку.

Все невидимо двигалось вокруг него, перемещалось, волшебно превращалось одно в другое, и все время неизвестно откуда возникало новое.

Он посмотрел на небо — звезда чуть блеснула сквозь облака. Там, вверху, наверное, свои какие-нибудь молекулы реют, и переливаются, и блещут.

И всего этого в мире так много!

И такое огромное свалилось на маленького еще человека, что ему стало страшно. И радостно и страшно. Еле добрел он до дому и свалился в постель.

Вселенная, с ее морями, океанами, водяными и воздушными, с толпами ее частиц, с ее звездами, туманностями и свечением, дрожала над ним в своей вечной работе.

А зачет?.. И вспоминать не хочется!

За столом на зачете сидели, кроме Николая Александровича, два учителя из другого класса и Колька Тимохин. Но уже не в коровьей куртке, а в черной косоворотке, и голова его казалась удивительно белой.

Вызвали Маню Нейман.

Маня, вся малиновая, хваталась за голову и повторяла: «Ой, сейчас!» Потом начала лепетать что-то о получении кислорода и даже нарисовала на доске кривулю вместо прибора. А потом вызвали Юру Орлова и еще двух, которые уговаривались не отвечать.

«Так я и думал! Как в воду глядел! Слякоть несчастная, трусы! Ладно. Я-то лучше вас всех знаю, а все равно отвечать не буду. Один скажу про старикашку все что надо!»

Но его что-то долго не вызывали, а потом спросили Шурку Дымского. Брату было очень интересно слушать. Дымский рассказывал о кристаллизации и даже то, чего не было в книжке. Он нарисовал на доске много разных, красивой формы кристаллов.

А потом вызвали брата, и ему захотелось вот так же спокойно, обстоятельно рассказать то, что он хорошо знал. Отказываться или болтать о пирамидах ему не хотелось вовсе. Но тут он увидел крепкий затылок Юрки Орлова. «Что, я такая же слякоть, как он?»

Брат встал и тихо, глядя вниз, пробормотал:

— У меня нет книги, я не учил.

Дымский с удивлением посмотрел на него, но промолчал.

— Ну, как же так? — широко улыбаясь, сказал Николай Александрович. — У многих книги нет. Я знаю, вот у Нейман, у Орлова… Они же попросили у товарищей, выучили!

— Я ему предлагал книгу, он не взял! — выскочил вдруг Подсосков.

— Ты! Предлагал! — крикнул брат. — Схлопотал по морде и еще схлопочешь!

— Тише, тише… — Николай Александрович помахал пухлой рукой. — Сидите, Подсосков, мы и без вас все выясним.

Но брат уже сорвался.

— Вы ничего не рассказывали нам по химии! — зло и отчетливо проговорил он, глядя прямо в желтые глаза старикашки. — Мы наслушались от вас про египетские пирамиды, про сфинксов, про лягушек, про это я и сейчас могу рассказать..! Я и по химии могу! — выкрикнул он высоким голосом. — Я химию не хуже вас знаю!

Он кричал, а затылок у него стыл от страха, и неправдоподобными казались удивленные лица учителей. А у старикашки со всего лица сошла улыбка и только рот остался до ушей.

— Я потому отказался, — задохнувшись, прохрипел брат, — чтобы все знали — так нельзя заниматься. — Он снова вскипел. — Вы ни одного опыта с нами не сделали, мы пробирки в руках не держали… Вы, вы… враг химической мысли! — выпалил брат.

Наступила тишина. И вдруг молодой учитель из другого класса чуть-чуть фыркнул. Засмеялся другой. За ним Колька Тимохин. И вот уже хохотал весь класс.

Брат растерянно оглянулся, махнул рукой и выбежал.

А старикашку все-таки выгнали — Тимохин постарался. Вместе с братом они ходили смотреть школьную лабораторию. Это была одна печаль — пыльные осколки. Но Тимохин обещал нового химика из своих рабфаковцев и сказал, что «этот лабораторию наладит, вырвет для школы оборудование».

Брат сдал химию директору, который вопросов почти не задавал, а больше кивал большой бородатой головой и быстро поставил «зачет».

До конца занятий осталось немного. Брат теперь стал ходить на переменах с Шуркой Дымским. Приходя в школу, он первым делом высматривал невысокую фигурку с большой яйцевидной головой.

Шурку в классе считали скучным малым, но для брата он был полон интереса.

— А опыты как ты делаешь? — спрашивает брат.

— У меня дома лаборатория.

— Лаборатория? Дома?!

Иметь дома лабораторию! Самому, без всякого учителя делать опыты! Составлять приборы! Зажигать спиртовую горелку, разогревать, подмешивать, окислять, взрывать! Дома! Самому!

И новая мечта, ослепительная, как пламя магния в кислороде, загорелась перед братом.

— А где ты взял оборудование? — спросил брат на всякий случай, потому что понимал: папа Дымский профессор химии. Наверняка у них все есть.

— Кое-что отец мне дал, — ответил Шурка, — а многие вещи я купил у вдовы одного стеклодува. Он папе делал химическую посуду по заказу. Частник. А теперь он умер, и его вдова все распродает. Дешево, знаешь…