Лев Овалов - Утренняя смена

— Зина! — не смог сдержать восклицания Чжоу и неловко замолчал.

Она испуганно бросилась к нему.

— Что с тобой?

Груз поднялся из-за стола.

— В чем дело, товарищ Чжоу?

Чжоу смотрел то на Зину, то на Груза. Он уже видел, что ошибся.

— Извините... Мне передали, что Зина у вас, — неуверенно проговорил он. — Вот мы с Крюковым и зашли...

И, видя его смущение, Зина вдруг догадалась о причине, вызвавшей это посещение.

— Как тебе не стыдно! — укоризненно воскликнула она, обиженная подозрением, но в глубине сердца растроганная даже таким проявлением его чувств.

Чжоу покраснел... Как мог он так легко поверить Крюкову? С еще большей силой, чем ревность, вспыхнуло в нем раздражение против Крюкова, доносу которого он так легко поверил.

Чжоу повернулся к двери.

— Крюков! — закричал он. — Крюков, где же вы?

— Я сейчас, — отозвался тот.

Груз вздрогнул от неожиданности.

— Почему он у меня в кабинете?

Чжоу выскочил в коридор, ему хотелось обидеть, оскорбить Крюкова.

Тот стоял в кабинете возле чертежного стола и что-то прятал в карман.

— Молчите! — вполголоса воскликнул Крюков. — Потом... Я прошу вас...

В кабинет вошли Зина и Груз.

Инженер невольно взглянул на предмет своей тревоги. Рефлектор с силой отбрасывал яркий свет лампы на чертежи. Они резко бросались в глаза.

— Добрый вечер, — поздоровался Крюков. — Я пришел с товарищем Чжоу, — пояснил он. — Но я не хотел мешать вашей беседе...

Он многозначительно посмотрел на Чжоу, и взгляд его означал только одно: молчите, молчите, позже я вам все объясню.

Чжоу смутно начал догадываться, что Крюкову зачем-то нужно было возбудить в нем ревность.

— Что вы спрятали в карман? — злобно спросил Чжоу.

— Папиросы, — ответил Крюков и вытащил из кармана коробку с папиросами.

— Нет‚ — упорствовал Чжоу. — Вы спрятали что-то другое.

На мгновение Крюков нахмурился и выжидательно посмотрел на Груза.

— Я не понимаю...

— Пустяки, — примирительно сказал Груз. — Чжоу просто нервничает. Но у меня точная инструкция. Если кто-нибудь увидит чертежи, я обязан немедля поставить об этом в известность Григорьева. — Он поднял телефонную трубку. — Соедините меня с Григорьевым... Говорит Груз. У меня тут недоразумение... Зашли Зина, Чжоу и Крюков и увидели чертежи... Чистая случайность... В гостях...

— Ты что-нибудь подозреваешь? — спросил Григорьев.

— Да, — ответил Груз небрежным тоном. — Разумеется...

— Так ты задержи их‚ — сказал Григорьев. А я сообщу, куда следует. А пока хоть чаем их угощай!

Груз опустил трубку.

— Вот все и улажено. Но я вас не отпущу, раз пришли в гости...

— Поздно, — отказался Крюков. — Ведь мы попали случайно...

— Не отпущу никого, — запротестовал хозяин. — Поужинаем. У Маши отыщется бутылка вина. Посидим.

События, происшедшие вечером в квартире Груза, поразили и взбудоражили Зину. Она успокаивала себя тем, что теперь, после ареста Крюкова, волноваться не о чем. Но беспокойство не исчезало. Наоборот, появилось такое ощущение, будто нужно немедленно идти по горячим следам. Куда? Она сама не знала куда. Всех заслонила фигура Крюкова, сразу сделавшаяся таинственной и значительной. Но действовать один он не мог. Хотелось поскорее распутать все нити, хотелось загладить собственную оплошность.

Цеховой комсомольский комитет собрался в тесной комнатке заводского клуба, из которой были безжалостно выставлены двое сердитых шахматистов.

В клубе постоянно околачивались мальчишки, и одного из них послали к Халанскому с запиской. Тот точно предвидел этот вызов и не заставил себя дожидаться. Против обыкновения, он явился скромный и неразговорчивый, с грустным лицом и недоумевающим взглядом.

— Как ты думаешь, о чем мы с тобой собираемся беседовать? — настороженно спросил его секретарь комитета Ховрин и тут же откровенно сказал: — Расскажи нам о своих отношениях с Крюковым.

Халанский оглядел собравшихся. Все они были ему теперь неприятны. Черноволосый узколицый Золотницкий, низкорослый, всегда улыбающийся Ховрин, некрасивая веснушчатая Петрова со своей длинной и ненужной косой, излишне полный румяный Рыбников, скуластая большелобая Демина... «Небольшая между ними разница, все они на одно лицо», — с обидой подумал Халанский. И не так умны и менее способны, а берутся его судить. Халанскому сделалось жаль себя, и он с горечью наклонил голову.

— Ты не отмалчивайся, не гордись, ты признайся по совести — почему дружил с Крюковым?— повторила Зина вопрос Ховрина, опасаясь обмана, жертвой которого она стала накануне.— Для чего выдумал, что сегодня будет заседание парткома? Ты знаешь, что могло получиться? — Волнуясь и торопясь, Зина повела разговор с Халанским. — Ты догадываешься, за что арестован Крюков?

— Понятия не имею.

— Но вы были близки до самого последнего дня.

— Не преувеличивай, пожалуйста!

— Погоди, погоди... Не торопись отказываться. Вчера Крюков наврал мне, наврал Чжоу, вынудил пойти к Грузу, попытался нас всех стравить. Все это он сделал для того, чтобы проникнуть в квартиру и, воспользовавшись нашим замешательством, сфотографировать чертежи. В цехе он заявил мне, что это ты сказал ему о каких-то материалах, приготовленных Грузом против меня. О чем ты с ним трепался? Какое участие принимал в этой инсценировке?

— Ложь! Я не ответствен за выдумки Крюкова.

— Да ты не стесняйся, говори, здесь люди свои, — вставила Петрова.

— Я говорю достаточно ясно: я ни о чем не трепался.

Халанского слушали с напряженным вниманием. Совместные прогулки и выпивки приобретали теперь иной оттенок. Кто знает, чего добивался Крюков от Халанского.

Халанский замолчал, все вокруг него тоже молчали, и он ощутил тягость этой недоверчивой тишины.

— Вы мне не верите! — истерически заорал он, вскакивая и хватаясь за спинку стула. — Достаточно кому-нибудь высказать малейшее подозрение, и вы уже готовы опорочить человека! Вы обладаете короткой памятью! Всем известна моя самоотверженная работа на стройке! А теперь я разве плохо работаю? Я всегда был хорошим комсомольцем. Чего доброго, вы и меня заподозрите в шпионаже?

Халанский еле сдерживался, еще несколько слов, и он бы разрыдался. Петрова пожала плечами, налила в стакан воды, подала Халанскому. Он отпил глоток, хотел было продолжать. Зина указала ему на стул, и он почему-то подчинился.

— Ты истерику здесь не устраивай, — сказала она. — В шпионаже тебя еще никто не обвиняет. Когда-то ты был неплохим парнем, способностей у тебя хоть отбавляй, работать умеешь. Но ты начал зазнаваться, от удач у тебя стала кружиться голова. Твои интересы постепенно сосредоточились на личных успехах. Ты готов был выдумывать их, лишь бы на тебя обращали внимание. Ты стал интересоваться только самим собой, стал дрожать за собственную шкуру и превратился в карьериста и труса. Сиди, сиди, не вскакивай! Вспомни прогулку на озере. Не знаю, почему Тамара выгораживала тебя. Здоровый и сильный парень, ты видел, как девушка тащила на себе утопающего, и даже не побеспокоился прийти ей на помощь, — факт? Когда я обратилась к тебе за советом, ты отказался помочь усовершенствовать станок, — факт? А ты много опытнее и образованнее меня! Боясь утратить покровительство начальства, ты позвал своего приятеля-шпиона и с ним на пару принялся меня отговаривать, — факт? От этого никуда не денешься! А если все это правда, таким парням не место в комсомоле. Обижайся на меня, не обижайся, но я говорю: тебя надо исключить.