Лев Овалов - Утренняя смена

— А может быть, передумаете еще и останетесь? — серьезно спросил Григорьев.

— Грош цена человеку, который отсиживается за границей, когда его родине грозит опасность, — резко сказал Чжоу, утверждая это больше для самого себя, чем возражая Григорьеву. — Вы сомневаетесь, что я буду полезен в Китае? Конечно, я не коммунист, но для меня найдется в Китае работа. У нас еще многие интеллигенты плохо разбираются в происходящих событиях. Им надо помочь найти правильный путь. Всё честные люди, будь то рабочие или ученые, художники или крестьяне, должны сплотиться на защиту своей страны. Неужели вы думаете, что я не понимаю великого значения, заключающегося в словах — Народный фронт? Если раньше я знал, против чего надо бороться, здесь я понял, за что надо бороться. Я могу выступать с докладами, издавать газету, писать книги, преподавать, наконец, пойти в качестве инженера на любое китайское предприятие. Неужели вы думаете, что я не найду себе применения?

— Да у меня нет в отношении вас никаких сомнений, — повторил Григорьев, не понимая, почему так волнуется Чжоу.

Зина. лучше разбиралась в настроении мужа. Ему трудно было с ней расстаться, и ей самой не хотелось отпускать Чжоу, но она понимала, что на родине его ждет большая и серьезная работа. Они принадлежали друг другу, но у каждого из них были свои обязательства. Смеет ли она его задерживать?

Вдалеке закуковала кукушка. Певучие меланхолические звуки отчетливо разносились над водой.

Зина дернула Чжоу за рукав.

— Вставай скорей, увалень! Спрашивай: кукушка, кукушка, сколько лет осталось мне жить?

Застенчиво улыбаясь, Чжоу послушно повторил:

— Кукушка, сколько лет осталось мне жить?

Невидимая птица на мгновение смолкла, точно действительно подсчитывала, сколько лет осталось жить Чжоу, и опять возобновила свое однообразное пение.

Чжоу считал:

— Два, три... восемь, девять... двадцать, двадцать один... сорок...

Птица куковала безостановочно.

— Сколько кукушка скажет, столько и проживешь! — убежденно воскликнула Зина.

— Хватит с него жизни, — перебил Зину Григорьев. — Уже восемьдесят годов насчитали. Оставьте другим...

— Только ты, смотри, береги себя, — с опасением сказала Зина.

— Она права, — добавил Григорьев, — в вас еще сохранилось много студенческой наивности. Вы видели, как действуют шпионы...

Чжоу сосредоточенно следил за пожелтевшими листьями, гонимыми ветром по воде.

— Как далеко они заходят, — сказал он задумчиво. — От предателей трудно уберечься...

— Неверно, — возразил Григорьев. — Вы достаточно вооружены против предателей. Что имеют шпионы в своем арсенале? Обман! Они ловко используют человеческие пороки. Почему Крюков пытался проникнуть к Грузу‚ на чем была основана его комбинация? Потому, что Груза легко заподозрить в нечистоплотном отношении к женщине. Какое оружие мы можем противопоставить шпионам? Настороженность и честность. Честность, — повторил он, обращаясь к Зине и Чжоу. — Высокие моральные качества человека — это его броня. Может быть, вам это покажется непонятным, но чем чище любовь, чем больше люди доверяют друг другу, тем труднее их обмануть.

Небо над озером побагровело. Розовые полосы заката тянулись во все стороны. Пышные облака наползали друг на друга. Удивительные фигуры вырастали над горизонтом. Странные сочетания облаков делались все необычнее и мрачнее.

— Небо точно ранено! — воскликнула Зина. — Глядя на такое небо, можно сочинять музыку.

Сильный порыв ветра сдвинул облака, и вечернее солнце тяжело повисло над потемневшей водой.

Григорьев указал на небо:

— Точно японский флаг.

Кусок сероватого неба и багровое солнце на нем действительно напоминали японский флаг, облака под ним громоздились, как груда окровавленных голов.

— Точно груда отрубленных голов, — произнес Григорьев.

Невнятный крик, похожий на сдавленное рыданье, вырвался из горла Чжоу.

— Как в Китае! — воскликнул он. — Под этим флагом на моей родине детей топят в канавах, девочек продают в публичные дома, головы казненных торчат на улицах. — Тоска звенела в его голосе. — На перекрестках китайских городов стоят японские солдаты. На бамбуковых палках трепещет японское солнце. Часовые смотрят на штыки своих ружей, но ни один китаец не смеет спокойно пройти мимо них. — Чжоу не отрываясь смотрел на неподвижное багровое солнце, и казалось, что он видит перед собой родную страну. — Мое зрение оскорблено, мое сердце ранено, — спокойнее произнес он, оборачиваясь к своим собеседникам. — Разве смею я оставаться с вами, пока интервенты топчут поля моего отечества?

И, глядя на это окровавленное небо, слыша тоскливую жалобу Чжоу, Зина поняла, что она перестанет его любить, если он не вернется на родину.

С каждой минутой на улице становилось светлее, и лишь в комнатах колебались предутренние сумерки.

У раскрытого окна стояли Зина и Чжоу, и косая тень падала на них от густого и высокого клена, росшего перед окном.

Утро разгоралось. Все резче делались очертания отельных предметов. Свет наполнил комнату, и вещи точно застыли на своих местах.

— Ты не ленись мне писать, — еще раз предупредил Чжоу Зину.

Она повернулась к тумбочке и сумрачно поглядела на букет полевых цветов, стоявших в банке из-под варенья.

— Если позволят обстоятельства, — сказал он, — приеду сюда через год.

— Если позволят обстоятельства... — повторила Зина.

Утренний ветерок ворвался в комнату, откинул в сторону оконную занавеску, зашелестел бумагой, колыхнул цветы.

Зина переставила банку с букетом на стол.

— Знаешь что, — порывисто обратилась она к мужу‚ — давай больше не говорить об отъезде, ладно?

Черный репродуктор вздохнул и обратился к слушаелям с обычным приветствием:

«Внимание, внимание! С добрым утром! Начинаем физкультурную зарядку. Внимание»...

— А мне больше... — начал было Чжоу и не договорил.

Зина выдернула штепсель и выключила радио.

Она приложила палец к губам.

— Мы условились не грустить.

— А ты меня не забудешь? — спросил он, стараясь говорить шутливо.

— Хочешь, я сделаю тебе подарок? — предложила она.

— А что ты мне подаришь?

— А что бы ты хотел?

— Я бы хотел... Чжоу смутился. — Видишь ли, когда я разбирал книги, мне попался сборник стихов, переписанных тобою...

— Что за сборник? — удивилась Зина.

Чжоу достал из стола книжечку в голубом коленкоровом переплете. Это был альбом, который Зина завела, когда училась в школе фабзавуча. Подруги списывали друг у друга в альбомы стишки и романсы, заучивали наизусть и хором распевали во время прогулок.

— Зачем ты его взял? — сконфуженно закричала Зина, выхватывая альбом из рук мужа. — Порвать надо эту чепуху! — Она даже покраснела от смущения. — Мало ли какими глупостями я занималась!