Лев Овалов - Утренняя смена

— Не будь скрягой... — Чжоу разжал ее руки и взял альбом обратно. — Здесь есть трогательные стихи...

— Это же плохие стихи, Чжоу! — возмутилась Зина.

— Они почему-то напоминают мне тебя такой, какой ты была, когда мы только что познакомились. — Он прочел: «Быть может, скоро волны света меня умчат куда-нибудь, так пусть же, пусть страница эта напомнит слово «не забудь».

— Такими стихами только девчонки обмениваются!

— Ты не дорожишь ими, вот и отдай мне, — настаивал он.

— Возьми, если хочешь, — согласилась она, — Я хотела пойти к фотографу сняться.

После завтрака они обошли весь поселок. Чжоу заходил прощаться ко многим.

Над застекленной витриной с фотографическими карточками, на которых были запечатлены улыбающиеся пары всех возрастов и наружностей, затейливые буквы сплетались в обычную надпись: «Фотография».

Толстый заспанный фотограф разговаривал так, будто мог сделать все, чего бы только не пожелали его клиенты, хотя в течение нескольких часов, оставшихся до отъезда, можно было изготовить только самые простые карточки «для удостоверений».

Зина уселась в кресло на фоне какой-то удивительной тирольской хижины, изображенной на потрепанном холсте. Чжоу всматривался в ее лицо. Только сейчас заметил он, как сильно она изменилась за лето. Черты лица сделались тоньше, взгляд стал более вдумчивым, румянец не таким ярким, она похудела и похорошела.

— Улыбнитесь, — сурово приказал фотограф.

Зина послушно улыбнулась и взглянула на Чжоу. Губы ее скривились, но она пересилила желание заплакать и заставила себя улыбнуться как следует.

Из фотографии они пошли в лес.

Все заметнее становились признаки осени. Дни стояли еще жаркие и сухие, но трава сделалась жесткой и заскорузлой, тончайшие, едва видимые нити паутины носились в воздухе, листья на деревьях, пожелтев и порозовев, облетали вниз, точно ленивые, равнодушные бабочки.

Зина и Чжоу дошли до озера, постояли на берегу, попробовали руками воду. Солнце еще припекало, но вода была совсем холодная. На мгновение их лица отразились на гладкой черной поверхности, но озеро покрылось рябью, подул пронизывающий осенний ветерок и засыпал воду блеклой сухой листвой.

По всему лесу алел шиповник, и на обратном пути Зина нарвала целый букет усыпанных ягодами веток.

— Тебе на дорогу!

У подножия высокой сосны Чжоу остановился.

— Странно, что завтра меня здесь уже не будет.

Зина ударила его веткой шиповника.

— Мы же условились...

По тонкой золотистой кожуре сосны катились капли густой янтарной смолы.

Зина веточкой собрала клейкий сосновый сок и мазнула Чжоу по руке.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— Смола ведь не отмоется?

— А я нарочно. Будешь вспоминать обо мне.

Она отбежала к старой ветвистой березе.

— У тебя с собой перочинный нож?

На белом широком стволе они вырезали четыре русские буквы и китайский иероглиф, означавший имя Чжоу...

На опушке Чжоу снова остановился, медля расстаться с этим густым русским лесом и точно ожидая, что скажет тот ему на прощание.

Неожиданно из густой чащи вылетела крупная ярко-желтая птица и опустилась на верхушку березы, с опаской поглядывая на людей.

Зина указала на нее Чжоу:

— Посмотри! Иволги давно улетели на юг. Должно быть, это какой-нибудь отсталый-отсталый путник.

Чжоу улыбнулся:

— Вроде меня.

Иволга с любопытством вытянула хохлатую головку, насмешливо хэкнула и вдруг громко о чем-то запела на своем птичьем языке.

Автомобильная сирена закрякала под окном. Чжоу взялся за чемодан.

— Погоди, — остановила его Зина, — погоди еще минуточку. Присядем, — сказала она, беря со стола сверток. — В деревне у нас есть такой обычай: перед дорогой посидеть.

Они рядышком присели на диван. Посидели. Чжоу взглянул на часы, встал, решительно поднял чемодан, распахнул дверь и предупредительно посторонился, уступая Зине дорогу.

— Пройдемся немного пешком? — предложил он Зине.

Взявшись за руки и чуть отстав от машины, Зина и Чжоу шли мимо тяжелых каменных домов, мимо палисадников с отцветающими георгинами, мимо знакомых переулков...

Чжоу снова взглянул на часы.

— Пора, — с сожалением сказал он.

Зина удержала его за локоть:

— Пройдемся еще.

Они шли вдоль глубоких канав и новых тротуаров, мимо низких кустов и деревянных коттеджей.

Зина указала на машину:

— Пора.

— Еще немного, — попросил ее Чжоу.

Но шофер уже остановил возле них машину.

Чжоу и Зина с сожалением переглянулись.

— Как бы не опоздать, товарищи, — сказал им шофер.

Автомобиль понесся по пыльному шоссе. Замелькали телеграфные столбы, придорожные насыпи, побуревшие лужайки...

Из-за деревьев показалась станция. Перед приземистым невзрачным провинциальным вокзалом по неряшливой, покрытой выбоинами площади прохаживался Григорьев.

— Заждались, — шутливо упрекнул он приехавших.

По перрону бродили провожающие.

Трое артельщиков провезли тележку с багажом. Начальник станции, розовощекий юноша с рыжеватыми усиками, в фуражке с красным околышем, важно стоял под часами. Через раскрытую форточку было слышно, как постукивает телеграфный аппарат.

— Николай Семенович просил извиниться и передать привет, — вспомнил Григорьев поручение Груза. — Подводятся итоги квартала, и он не мог проводить.

Прогромыхали тяжелые колеса поезда.

Григорьев пожал Чжоу руку и отозвал провожающих.

— Товарищи, дайте им проститься...

Все отошли к соседнему вагону.

Чжоу погладил Зину по руке.

— Ну?..

Частые слезы покатились по щекам Зины.

Чжоу ласково пожал ей пальцы.

— Зачем ты плачешь? — сказал он и попробовал пошутить: — С мокрыми глазами врага не увидишь...

Он заставил себя улыбнуться.

Зина ладонью вытерла слезы.

— Ты береги себя...

Он еще крепче сжал ее пальцы.

— Я обещаю тебе сохранить свою жизнь...

— Гражданин! — предупредил кондуктор. — Поехали!

Вагон качнулся, заскрипели колеса...

Чжоу поднялся на подножку, все еще держа Зину за руку.

Поезд пошел быстрее. Зина ускорила шаги. Колеса застучали чаще и четче. Зина побежала. Ее рука оторвалась от руки Чжоу и повисла в воздухе.

Клубы дыма метнулись над платформой.

Чжоу выглянул с площадки. Зина бежала вслед за поездом.

Ветер прибивал дым к земле. Мелькнул последний вагон и снова скрылся за клубами дыма.

Зина все шла и шла.

Ее нагнал Григорьев.

— Тебя не поймаешь, Зинок, — сказал он, стараясь говорить как можно бодрее. — Домой поедем?

Она растерянно остановилась и опустила веки.

— Знаете, я одна... Пойду одна... Пешком.

Григорьев испытующе посмотрел ей в лицо.

— Ладно, — согласился он. — Если что понадобится — звони.