Михаил Зуев-Ордынец - Бунт на борту [Рассказы разных лет]

Толпа на берегу испуганно загудела. Послышались истерические крики женщин. Но испуг и тревога были напрасны. Ничего ужасного не произошло. Машина сама по себе, от тяжести тела казначея, остановилась. А затем раздался треск рвущейся материи. Нежный шелк, не выдержав, лопнул, дон Панкрасио перекувырнулся и повис, теперь вниз головой, при чем обнажились его ноги. И тотчас дождь опилок хлынул на палубу галеона.

Причем здесь опилки? Откуда взялись опилки? Терпение, сейчас все станет ясным.

Старинная кастильская пословица гласит: «И в прекрасном кубке может быть дрянное вино». Пословица эта целиком оправдалась. Прекрасный кубок содержал дрянное, кислое, как уксус, вино. Прекрасные шелковые панталоны, лопнув, обнажили тощие, сухие, как жерди, ноги казначея и тощий, как пустой мешок, его зад. Безупречные юношеские формы ног, которыми хвастался дон Панкрасио, оказались опилками, насыпанными в складки казначейских штанов. Хроника, на наш взгляд, преувеличивает, говоря, что на палубу «Ионы» высыпалось не менее трех четвериков опилок. Даже из желания казаться Аполлоном Бельведерским, кто согласится таскать такую тяжесть?

А на набережной, подобно выстрелам пушек, грохотал безудержный хохот. Хохотала во всю глотку чернь, ржали по-лошадиному гвардейцы, благопристойно смеялись придворные, томно хихикали дамы, по-змеиному шипели иезуиты и прелаты, держась за бока, валился от смеха император и король. И сам виновник веселья, дон Панкрасио, жалко смеялся от испуга и стыда, пытаясь ладонями прикрыть то зад, то перед.

Спохватившийся кабальеро де-Гарай, а вместе с ним и матросы, бросились, наконец, на помощь казначею и сняли его с колеса. Один из матросов, сжалившись, дал ему свои штаны, и так, в дерюжных, запачканных дегтем и смолой шароварах, дон Панкрасио вошел в палатку императора.

— Как вы находите, мой дорогой друг, машину кабальеро де-Гарай? — спросил император казначея.

— Она ни к черту не годна, ваше величество! — ответил дон Панкрасио и принялся на все корки честить изобретение кабальеро.

— Мой дорогой, не потому ли вы браните эту машину, что она порвала ваши восхитительные панталоны?

— И поэтому тоже, ваше величество! — горячо воскликнул казначей. — Судите сами, государь, что будет, если эта подлая машина во время сражения посрывает штаны с наших матросов? Испанские моряки, как и все добрые христиане, привыкли сражаться в штанах, а не с голым задом. Не отразится ли это на их доблести? Не покажут ли они врагу свой обнаженный тыл?

— Это дельное и важное замечание, — сказал император, почесал задумчиво рыжую бороду и приказал позвать изобретателя.

— Ваше изобретение крайне интересно, кабальеро, — сказал Карл, когда Бласко де-Гарай опустился перед ним на одно колено. — Но слава Испании завоевана под парусами, с ними пусть и остается наш флот. А вас, кабальеро, за доставленное нам удовольствие, — с улыбкой покосился император на дерюжные штаны дона Панкрасио, — мы жалуем орденом Кастильского голубя. Машину вашу приказываю снять с галеона «Иона во чреве кита» и вернуть его капитану де-Скарца. А теперь идите с богом, кабальеро, государственные дела ожидают нас…

Крепкий запах корабля, запах смолы, мокрого дерева и трюмной воды. Вот чем дышал он десятки лет. Закопченные от морских фонарей, нависшие дугами бимсы потолка. Вот на что смотрел он всю жизнь. Море — вот где искал он золота, славы и почестей. И море обмануло его! Нет золота, нет славы и почестей. За дубовой обшивкой бортов посапывала, плескалась, шептала волна. Она шептала: «Конец! Перестань бороться, перестань искать! Ты побежден. Иди на дно!»

Он поднялся и вышел из каюты на палубу. Он один на галеоне, он отпустил на берег всех матросов, даже якорную вахту. Только ночь и луна увидят его бесславный конец. И опять этот шепот, теперь легкий посвист ветра в натянутых вантинах, в штангах и фалах. Опять кто-то шепчет ему в уши: «Перестань бороться. Иди на дно».

Он медленно поднялся на трехэтажную корму, к высокому, стройному, в человеческий рост фонарю. Резные наяды и левиафаны держали фонарь, и кабальеро погладил их, погладил нежно и горестно, прощаясь. Желтым огненным глазом через слюдяное оконце смотрел фонарь на голубой гербовый флаг. Кабальеро мечтал увидеть его победно развевающимся над армадой, идущей без парусов навстречу морским ветрам, а флаг, устало шевельнувшись, шепнул: «Перестань бороться. Иди на дно». И кабальеро обнажил шпагу и перерезал фал. Флаг упал в море. Кабальеро помедлил и швырнул туда же шпагу, сверкавшую в сотнях абордажей, но не добывшую хозяину золота и славы. Затем он спустился с кормы и прислушался. Плескались волны за бортом, шептали ванты: «Иди на дно!» Он приложился к морской кожаной фляге с вином, жадно глотнул и крикнул:

— Иду!

Он медленно, спокойно шагнул с трапа на воду, и волны печально, без плеска сомкнулись над его головой.

Два дня искали кабальеро де-Гарай по всей Барселоне и не нашли. А на третий день капитан де-Скарца вывел «Иону во чреве кита» в море, приказал разломать машину и выбросить ее обломки за борт.

Начало темнеть. Сержант ушел, оставив свою тетрадь на библиотечной полке. Я сидел, закрыв томик хроники, поглаживая золотые тиснения ее переплета. Я думал: а можно ли верить этому древнему повествованию? Не легенда ли это, подобная легенде о Летучем Голландце, о копях царя Соломона, о Брокенском привидении, о стране Эльдорадо?

А почему бы не поверить в изобретение морского бродяги и пирата? Разве не рождались люди, чьи мысли, как прожектор на баке корабля, забегали вперед, светили из своего века в века будущие? Гиерон Александрийский знал о силе пара за тысячу лет до нашей эры и нашел пару практическое применение. Директор Парижской обсерватории Доменик Араго в 1837 году написал статью о некоем испанском мореплавателе, построившем в XVI веке судно, двигающееся при помощи пара. Статья Араго дала Бальзаку тему для пьесы «Кинола» об изобретателе Фантанаресе, строителе первого парохода за триста лет до наших дней. И не был ли бальзаковский Фантанарес кабальеро де-Гарай, не вышел ли герой Бальзака из старинной хроники?

Но люди эти обгоняли свой век, и век не принимал их. Во всех веках, во всех эпохах не любили этих «выскочек», людей, идущих впереди своего века, как барабанщик перед полком. Гренландские колонисты открыли Америку за пять веков до Колумба, но в ту пору Европе было не до Америки. Любое великое дело, если оно сделано не ко времени, люди пошлют к черту! Люди послали к черту и кабальеро де-Гарай с его изобретением.

Вот почему он, отвергнутый и побежденный, опустился в ночной тьме на морское дно.

А теперь, закрыв грустное и смешное повествование о кабальеро де-Гарай, начнем новую повесть, о другом отвергнутом и побежденном, о докторе медицины, физике, астрономе, придворном крысолове, грузчике и нищем, о Дени Папене и о его «Драконе», сожженном лодочниками Фульды…