Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Там водяной шланг лопнул, — сказал он, — надо заменить. Кто из вас полезет с Мыколой?..

— Ни, Евсеевич, я туды не полезу, це дило не наше, — запротестовал Тягнырядно.

— Знаю, что не наше, но у ремонт-ствола заболел слесарь, а на шкивах поплавятся подшипники. Наряд я выписал, оплатят...

— Ни, Евсеевич...

— Давай, ребята, кто-нибудь из вас со мной! — Начальник направился к металлической лестнице.

— Мы сами, вы не ходите, — сказал Геннадий. Он, наверно, так же, как и я, представил Батанова на обледенелой лестнице метров под семьдесят.

— А справитесь?

— Будет порядок!

— Наденьте рукавицы, возьмите новый шланг, и осторожно, ребятки. Устанете — передохните. Кто из вас покрепче, лезь вторым...

Сумку с инструментом взял Геннадий. Я надел на шею свернутый шланг.

— Осторожней, ребята, я подожду вас здесь... Тягнырядно, иди в мастерскую! — услышали мы.

Стоило нам подняться над крышей эстакады, как мы почувствовали холод. Жгучий, словно крапива, ветер хлестал по лицу, руки немели. Я обвил ледяной прут лестницы, попытался зубами натянуть повыше рукавицы, чтобы не поддувало в рукава, но они оказались короткими.

Пока я возился с рукавицами, Геннадий поднялся на несколько метров выше. И тут я вспомнил о его чунях, подошва на которых была без единого рубчика, и скользили они лучше любых лыж. Генка этим всегда гордился.

«Поэтому он без спора и полез первым». — И я забыл о морозном ветре, заспешил и успокоился только тогда, когда вплотную подлез к другу.

Он поднимался молча. Раза два его нога оскальзывала, и оба раза на мое плечо. Первый раз он испугался, зло чертыхнулся и полез быстрее.

— Не спеши!

Геннадий сбавил темп. На копре было еще холоднее. От морозного ветра кололо в носу, выступали слезы.

— Вот где Северный полюс!.. Попробуй отыщи здесь этот проклятый шланг!

— Да вот же он, — увидел я.

Геннадий пошел ко мне и вдруг поехал к краю площадки.

— Падай! — закричал я.

Он упал на живот и замер. Еще несколько сантиметров — и все пропало... Там, внизу, сверкая троллеем, полз электровоз. Сверху он казался игрушечным. Я протянул Генке руку.

— Испугался?

— Чего?.. Вот же решетка! — он пнул ногой железный прут.

— Какая это решетка...

— Зацепиться можно... — Геннадий на коленях подполз ко мне. — Смотри на город. Вон сколько огней! Надо как-то выбраться и съездить в кино.

Огни города слегка мигали, и казалось, огромная рыба с золотисто-желтой чешуей трепещет на черном берегу.

— А теперь взгляни на наш поселок — жидко, вроде стайка светлячков, правда?

— Правда, но ты сними свои чуни, иначе очутишься там! — я показал вниз.

Геннадий разулся, подвязал как следует портянки и стал помогать мне менять шланг.

— Ну и холодина! — стучал он зубами. — Не завидую монтажникам-ремонтникам.

— Они не завидуют нам.

— Почему?

— Потому что они одеты как следует, а взять монтажника в шахту, в сорокаградусную жару, наглотается газу с пылью...

— В шубе и валенках, — дополнил картину Генка, — представляешь?

— Еще бы!

— Выходит, что это для нас небольшое развлечение, а Мыкола?.. Я думал, Батанов заорет на него, как обычно, а он — «сам полезу». С его комплекцией. У меня и то поджилки трясутся.

Заменив шланг, мы подвели форсунку к оси огромных колес, от которых уже несло теплом и пахло машинным маслом; закрепив шланг, стали спускаться.

— Как ты думаешь, ждет нас начальник?

— Вот спустимся, увидишь.

Я чувствовал, Генка что-то недоговаривает, но было так холодно, что совсем говорить не хотелось.

Лестница кончилась. Батанов по очереди снял нас, совсем как маленьких детей.

— А ну, бегом в мастерскую! — приказал он.

Дверь пронзительно взвизгнула, мы увидели торчащий из-под верстака толстый зад. Мыкола гремел патрубками, вроде выбирая нужный. Немного погодя он вылез и, подняв на нас красные, опухшие глаза, спросил:

— Зробылы?

— Сделали.

— А де же Евсеевич?

— Сейчас придет.

— Я в шахту поехал, на «Пугачевке» трос у машины лопнул.

Немного погодя пришел начальник.

— Согрелись?

— Почти.

Евсеевич подмигнул нам и вошел в кабинет. Ни разу мы не видели его в таком настроении. Генка ткнул локтем меня под бок и кивнул головой на дверь начальника.

— За мной, — приказал он. — Евсеевич, можно?.

— Входите. Садитесь вон туда, на ящик к батарее. Сегодня хорошо топят. Подождите немного, я вот допишу...

Мы уселись. Резкий запах новой резины напоминал, что ты не дома, и, как бы ни хотелось спать после мороза у горячих батарей под монотонный гуд компрессора, приходилось крепиться. Наконец Батанов кончил писать, внимательно посмотрел на нас.

— Евсеевич, нам нужна смена. Мы ходим в школу, из-за смены пришлось оставить, — сказал Геннадий.

Начальник нахмурился. Поскреб шею, потрогал на лице шрам.

— Вам нужна постоянная первая смена?

— Да.

— Как бы я ни мудрил, рабочие не согласятся. А что, если я разрешу вам приходить на работу на два часа позже — в двенадцать? Но и уходить вам придется позже.

— Это нас устраивает! — поспешили мы согласиться.

— Договорились.

— Никогда не думал, что он такой, — сказал Генка.

К половине двенадцатого мы приходили в цех. На железном шкафу, где хранился инструмент, Батанов мелом писал для нас наряд. Почерк у Батанова был неважный, кривые скачущие буквы. Генка говорил по этому поводу: «Я думаю, что его трясла лихорадка».

Мы читали, что нам надо сделать до вызова в шахту.

— Тебе не кажется странным, что последнее время мы не видим Мыколу?

Я сам хотел спросить Геннадия об этом, потому что подозревал что-то нечистое со стороны Тягнырядно.

— Не может быть, чтобы его вызывали в шахту в одно и то же время несколько дней подряд, — продолжал друг. — Спит, наверное, где-нибудь. Давай поищем?

— Ты сиди у телефона, а я займусь этим.

— Ладно, занимайся. Но если ты не найдешь его, от меня он не спрячется.

Я обошел весь шахтный двор, заглядывая по закоулкам, обшарил кочегарку. Мыколы не было. Возвращаясь в цех, я остановился у кузницы. Кузницы в ночную смену не работали. Я подошел к темному окну, большая форточка была чуть приоткрыта, взобрался на подоконник и просунул голову в форточку — прислушался. Уютно потрескивают батареи, клокоча паром. Вдруг мне показалось, что кто-то храпит. Я залез в окно и совсем ясно услышал храп. «Вот ты как работаешь, голубчик! Ну-ка, посмотрю, как ты устроился?»

Мыкола спал в горне. Колючий угольный шлак он смел в сторону — под голову помельче, на холмик шлака положил шапку. Неплохая подушка. Сквозь запыленные окна со двора пробивался слабый электрический свет фонаря. Присмотревишись, я заметил блаженную улыбку на круглом лице товарища. Еще бы. Накалившиеся за день кирпичи теперь остыли до тепленьких, по площади горн не уступал русской печи.