Людмила Уварова - Соседи

— Никогда больше, ни разу в жизни...

Однажды Громов зашел за Адой в тот самый момент, когда она распекала повара, подавшего на ужин кислый творог.

— Как же так можно? — спрашивала она и, не давая ему произнести ни слова, продолжала: — Небось самому нравится свеженький творог, а рабочие, те, как хотят, так, что ли? Рабочим все сойдет, что ни дашь?

Повар, худой, смуглый, горький пьяница, страдающий запоями, в то же время совестливый, после каждого запоя не переставал каяться, обзывать самого себя самыми обидными словами, стоял понурив голову, стараясь не встречаться с Адой глазами, а она, разгораясь все сильнее, стучала маленьким своим кулаком по столу, допытываясь:

— Сколько так будет, говорите? Нет, вы мне русским языком скажите, сколько будет продолжаться такое безобразие?!

Громову стало жаль повара, безмолвно принимавшего все ее попреки, он почти насильно накинул на Аду пальто и, схватив под руку, увел за собой. Случайно обернувшись, вдруг увидел, как повар глядит ей вслед исподлобья с неприкрытой ненавистью.

— А они тебя, наверно, здорово не любят, — сказал Громов.

— Кто «они»? — спросила Ада.

— Твои служащие, все эти нянечки, кастелянши, повара, официантки.

Она равнодушно пожала плечами.

— Пусть их, — сказала. — Мне их любовь ни к чему, лишь бы дело свое делали, а что они там обо мне думают, меня абсолютно не интересует...

Они прожили вместе без малого восемь лет, Аде исполнилось уже сорок, и временами, особенно по утрам, она выглядела пожилой, очень усталой. Но она не сокрушалась, бегло окидывала себя в зеркале взглядом, иногда говорила философски спокойно:

— Всему свое время...

Наскоро кивала Громову и неслась в профилакторий, там ее постоянно ждали неотложные дела: то надо было выбить диетическое питание язвенникам, то получить новую мебель, то хлопотать о штатной единице, которой не хватало для полного счастья, — диетсестру, или фтизиатра, или врача-специалиста по лечебной физкультуре.

Много позднее, когда они уже были в разводе с Адой, Громову припомнился один случайный разговор. Дарья Федоровна, которую Ада особенно часто и охотно честила, сказала ему однажды после особенно яростного Адиного разноса:

— Эх, Илья Александрович! А ведь вы прогадали, голубчик!

— Чем прогадал? — не понял Громов.

— Тем, что на нашей Адочке женились, — выпалила прямехонько ему в лицо толстуха. — На таких, прямо скажу, не женятся.

— Вот еще, — возмутился Громов. — Почему на таких не женятся?

— Потому, что она больше о себе, чем о муже да о семье думает, — отрезала Дарья Федоровна. — Потому и детей не стала заводить, эгоистка стопроцентная.

Громов только усмехнулся в ответ. Что с нее взять?

Не спорить же с нею, в конце концов.

Но когда спустя примерно семь лет Ада заявила ему, что он ей мешает, он вдруг вспомнил слова, сказанные как-то толстой кастеляншей.

— Ты стоишь у меня на дороге, — откровенно сказала Ада. — И мне приходится приспосабливаться к тебе.

— А по-моему, брак — это всегда в какой-то степени приспосабливание друг к другу, — сказал он.

Ада пренебрежительно пожала плечами:

— Пусть так. Тогда тем более все это не для меня.

После профилактория она уходила в библиотеку, целые вечера проводила там за книгами, готовилась к защите кандидатской. Иной раз даже жаловалась Громову:

— Я опоздала со своей диссертацией лет на десять. Мне бы теперь в пору докторскую защищать.

Как-то он сказал ей:

— А ты, видать, честолюбива сверх меры.

Она спокойно согласилась:

— Да, наверно, так оно и есть. Ну и что в том такого?

Расстались они довольно миролюбиво. Ада даже шутила напоследок:

— В плохих романах обычно пишут: «Они оставались друзьями...»

— Пусть так и будет в жизни, — предложил Громов.

На заводе ему дали квартиру, он отдал ее Аде, сам переехал в общежитие.

К нему хорошо относились, в общежитии все устроилось так, что ему сумели предоставить маленькую, но отдельную комнату. И он жил в этой комнате вплоть до того самого дня, когда познакомился с Эрной Генриховной.

...Он обернулся к Эрне.

— Странно как-то все получилось.

— Что странно?

— Я полагал, что больше уже никогда не женюсь.

— А разве ты женился?

— Буду жениться.

— На ком? — спросила Эрна, предвкушая ответ и в то же время страшась его.

— На тебе, ясное дело.

— А если я не пойду?

— Пойдешь, — уверенно сказал Громов. — Я тебя очень и очень буду просить, и ты согласишься, в конце концов...

Она посмотрела на него.

— Скажи, неужели за все эти годы у тебя не было ни одной женщины?

— Почему не было? Были, — ответил он. — Не хочу врать, были женщины, и даже совсем неплохие. Но меня удивляет другое.

— Что же именно?

— Я ни на ком не хотел жениться. Ни на одной из них, впрочем, их было не так уж много, но у меня даже и мысли такой никогда не возникало. Веришь?

— В общем, да.

— А на тебе хочу жениться.

— Почему на мне хочешь?

— Хочу, и все тут. А почему это тебя до такой степени интересует?

— А почему это не должно меня интересовать?

— Потому что это аксиома, не требующая доказательств. А вот если бы твой мыслительный аппарат был покрепче, ты бы стала интересоваться куда более значительными вещами.

— Например, какими? — спросила Эрна. Она чувствовала себя немного задетой словами Ильи.

— Например? Примеров сколько угодно. Ответь мне, пожалуйста, на самом ли деле существовал граф Калиостро? Какая звезда в небе должна погаснуть первой? А как обстоит дело с Николаем Первым? Помер ли своей смертью или покончил жизнь самоубийством? А что касается Александра Первого, то не ушел ли он шататься по городам и весям под именем некоего старца Кузьмича? Кто точно убил президента Кеннеди? Кому это было выгодно, как думаешь?

— Пошел-поехал, — сказала Эрна.

— А что? Если хочешь, вот они налицо, неразрешенные загадки, которые так и остались загадками для многих и многих поколений...

Он огляделся вокруг, потом быстро, крепко прижал к себе Эрну.

— Перестань, — строго остановила она его. — Мы же на улице.

— А разве я считаю, что мы в Большом театре?

— Мы на улице, — строго повторила она.

— Но никого же нет, разве не видишь?

— Вроде никого, — согласилась она. — Что же из того следует?

Он улыбнулся:

— Следует то, что нас никто не осудит. И очень прошу тебя, перестань спрашивать, почему я хочу на тебе жениться. Даже у ангела в конце концов может терпение лопнуть. Не будешь больше спрашивать? Даешь слово?

Она ответила покорно:

— Даю.

Гриша приехал, как и обещал, спустя пять дней. Рано утром позвонил Леле:

— Это я, мой дорогой, узнаешь?

— Да, — ответила Леля, — узнаю.