Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

Был скандал. Я не денег пожалел, хотя и они у нас не слишком-то валялись по углам. Зачем было обманывать — так стоял вопрос в семейном конфликте. И что бы Вере сказать: ну, не сердись, Левка, — сказала бы так, и все обошлось, я человек отходчивый. Но у Веры есть такая черточка в характере — всегда будет доказывать, что права она, а не я, и она стала доказывать, мы поругались, наутро я прицепился еще к чему-то, и так и пошло, покатилось по наклонной плоскости. Вдруг выявились в каждом из нас какие-то сверхотрицательные свойства и качества, мы почти перестали разговаривать, наконец Вера и предложила годичный срок испытания чувств и уехала.

Я тогда рассказывал много Залужному, он считался специалистом по сердечным делам, и Темка объяснил тоном заправского консультанта: «Не ищи в женщине друга. И не ищи спасения от одиночества в объятиях женщины. После них одиночество еще острее и страшней». Думаю, что Темка сам так не считал, он любит помудрствовать по всяким житейским поводам. Но тогда я поверил — под настроение...

Сегодня все в поле, и Дымент в том числе, а я остался и занимаюсь бухгалтерией, калькуляцией и еще черт знает чем. Это меня обдурил Платошка — еще один дезертир, правда вполне законный, официально зарегистрированный.

Платошка — нескладеха и неудачник. Он в прошлом году кончил школу и принялся искать свое место в жизни. Довольно странным способом: устраивается на работу, примеривается, приглядывается и через месяц-другой увольняется. Трудовая книжка у него, как у седовласого пенсионера, исписана уже чуть не до конца. У нас Платошка выдержал рекордное время — два с половиной месяца. Вернее, мы выдержали, потому что у Платошки все валится из рук и он спит на ходу. То забудет кипрегель, то мензулу, то рейку. Мороки было хоть отбавляй, и когда Платошка заявил, что увольняется, все вздохнули облегченно. Правда, в Дыменте вдруг взыграла административная жилка, и он сказал: отпустит через две недели. Как положено по КЗоТу. Сейчас Платошка устраивает «итальянскую забастовку»: на работу не выходит, но и уехать самовольно тоже не решается, он бродит по Дыментштадту и филонит. Или спит на дворе, выставив койку, чуть не до полудня, кругом шумят, а ему хоть бы хны.

Ко мне это имеет вот какое отношение. Платошка вел артельное хозяйство. Никому неохота возиться с продуктами, спорить с тетей Лидой, выколачивать из нашей братии пайковые взносы. И весной, как только появился Платошка, хлопоты взвалили на него. Его тогда обдурили, а на сей раз он обдурил меня: пришел и объявил, что Марк Владимирович приказал принимать хозяйство мне и заранее предупредил — никаких отказов. Я подивился крутому повороту в нравах демократичного Дымента, но спорить не стал. Выяснилось вскоре: Платошка таким вот манером подходил ко всем, и все отказались, один я попался на удочку без наживки. Но теперь отступать поздно, я сижу и занимаюсь бухгалтерией.

Бухгалтерия несложная, впрочем: по рублю двадцати с носа в день. А вот с калькуляцией меню — похитрее.

Тетя Лида полагает — наверное, вполне обоснованно, — что все мы ни черта не смыслим в хозяйстве, и терпеть не может, когда вмешиваются в ее дела. При том всем тетя Лида считать почти не умеет, продукты закладывает на глазок, и к исходу двух недель обнаруживается: то не хватило мяса, то консервов, то еще чего-нибудь. Я решаю поставить все на вполне обоснованную наукой почву и отправляюсь к тете Лиде снимать натурные остатки — так вроде называется у торговцев.

Владения тети Лиды носят название «Кафе Лидия». Сколочено из досок, кухня отделена от «зала» переборкой. Два длинных стола и врытые в земляной пол скамейки. Предмет нашей гордости — холодильник ЗИЛ, в нем всегда стоят кружки, банки, прочая посудина со льдом. Чай пьем со льдом, в суп кидаем квадратики льда — иначе на сорокаградусной жаре не остынет, будешь обедать вплоть до ужина, и вообще, как утверждает Марк, горячим супом кормят лишь грешников в аду. Желудки у нас — подходящие, комбинацию кипятку и льда выдерживают.

На столах тарелки с солью, гора нарезанного хлеба — тетя Лида готовится раздавать обед. Лежит кучка алюминиевых ложек. Вилками не пользуемся принципиально. Из пижонства, конечно. Файка Никельшпоре привезла было вилку, ее — вилку, а не Файку — торжественно разломали на куски, разметали в стороны, чтобы другим неповадно было.

И еще на столе тарелки с пиленым сахаром. Вспоминаю, как порезвились над Платошкой: подсунули кальцит вместо сахару — сходство почти полное, — Платошка долго размешивал кристаллы кальцита и никак не мог понять, почему сахар не растворяется...

Кухня благоухает гвоздикой. Не цветами, а той гвоздикой, что идет в пищу. Шарики такие. Семена, что ли, я не знаю. Тетя Лида закупила ее на семилетку и сует, куда попало. Даже в пшенную кашу. Сперва мы лаялись, потом привыкли.

Тетя Лида смотрит на меня без особой симпатии: знает, что я заделался непосредственным ее начальством, а она по натуре — с анархистским уклоном. Тетя Лида смотрит на меня и склоняется над электроплиткой марки «Смерть пожарникам»: на земляном полу выложены кирпичи площадочкой, выдолблены пазы, протянута спираль. За пять минут можно поджарить целиком верблюда. Плитка гудит. Когда ее включают вечером — в поселке садится напряжение. Но пока еще никто не обнаружил наше браконьерство.

Слышу по запаху: на обед фирменное блюдо — голубцы из джейрана. Экзотика, черт побери! И вкусно. Похоже на баранину и телятину одновременно. Тетя Лида не признает гастрономических ухищрений: либо потчует голубцами без первого блюда, либо наварит каши, либо сготовит суп, но такой, что ложка торчит стоймя. Переубеждать ее бесполезно, готовить первое и второе, как полагается, тетя Лида не согласна, считает баловством. Ладно уж, не возражаем. Было бы сытно. Вместо супа идет чай в неограниченных количествах и крепкий, как ликер. Начинаю с тетей Лидой дипломатические переговоры, чтобы выяснить запасы продовольствия и потребность населения в соли, горчице, хлебе, сахаре и прочем. Но долго нам говорить не удается: подходит обеденное время.

Тетя Лида ударяет в кусок железяки, подвешенный над емкостью с водой — у нас автономная, персональная емкость, сунули шоферу трояк, и он доставляет раз в двое суток цистерну. Тетя Лида знает, что в лагере никого нет, однако подает традиционный сигнал. При всей анархичности она еще и консервативна — диковинное сочетание. Как пшенная каша с гвоздикой.

На зов является Платошка — так и положено ему в качестве теперешнего тунеядца приходить к столу первым. Тетя Лида выставляет пиалу с голубцами.

Приходит и Нера Денежко — что-то сегодня поспешила вернуться с маршрута. Впрочем, в поле она выходит вообще редко, поскольку — техник-картограф. Нера перекидывает косу назад, говорит Платошке: