Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

— Что на мое место уселся, а ну, подвинься.

Платошка повинуется беспрекословно: побаивается Нерку.

Сегодня она в добром расположении духа. Щурится сквозь толстые очки, говорит:

— Хорошо как столовку отделали, а?

Это — непременная тема разговоров последних дней. «Отделка» заключалась в том, что передвинули стену на полметра, высвободили жизненное пространство.

Нера берет у тети Лиды пиалу, достает из холодильника стеклянную банку, льет в голубцы ледяную воду. Платошка смотрит с ужасом: так и не приучился к нашему способу.

А я ухожу в магазин, сказав тете Лиде на всякий случай, чтобы все было в порядке. Что именно —я и сам не знаю.

Магазин зовется «Елисеевским гастрономом». Правильнее бы звать ГУМом, поскольку там и продовольствие и промтовары.

Диковинный для свежего человека магазин. С уникальным ассортиментом. Один только набор тапочек чего стоит! Размеры: на грудных младенцев и на великанов. Женская прозрачная сорочка распялена плечиками. Подвыпивший — откуда водки достал? — парняга пристает к продавщице Варюшке:

— Примеришь при мне — куплю и подарю, давай, а?

Варюша стесняется выгнать его — соблюдает правила торговли, не грубит покупателю. Зато завмаг — он же продавец продовольственного отдела, Джураев, — не церемонится:

— Катись отсюда, понял? — говорит он без акцента. Еще секунда — и он добавит на русском языке что-нибудь уже совсем русское.

Джураев — личность выдающаяся. Все к нему обращаются несколько заискивающе. От него зависит многое: может пропустить без очереди — и не пропустить, достать из-под прилавка заначенный дефицит — и не достать, выдать в день привоза две бутылки водки вместо диповской нормы в одну бутылку — и не выдать. Он крупная личность в поселке.

И я разговариваю с Джураевым слегка подхалимски, хотя покупка у меня элементарная — горчица в порошке, перец, соль, всякая дребедень по указанию тети Лиды. Джураев морщится: покупатель я невыгодный, возни много, а цена пустяк.

Возвращаюсь в «Кафе Лидия», когда все уже в сборе. И Нера и Платошка здесь — Платошка медленно ковыряет огненные голубцы, и Нера сегодня в настроении, осталась поболтать. То ли от настроения, то ли потому, что в платье, а не в спецовке, Нера сегодня выглядит красивой. Наверное, потому, что в платье, — одичали мы, прямо скажем, когда видишь девчат в обыкновенном, не полевом, наряде, они кажутся чуть не богинями. Это знает Римма Алиева, она редко надевает шаровары и куртку, Рустам, по-моему, ревнует исподтишка, но Римма не обращает внимания.

Сегодня весело — и все собрались разом, и еще — появился Ивашнев, свежий человек. Все рады свежему человеку, да еще писателю, стараются показать себя с лучшей стороны —так уж устроены люди. В данную минуту Ивашнева обучают есть голубцы со льдом.

— Лева, — говорит Дымент, — как условились, Николай Григорьевич поживет у тебя, лады?

Конечно, лады. Мне тоже ведь интересно побыть со свежим человеком, вдобавок с писателем, показать наброски сценария, и еще я, наверное, потолкую о Вере — писатели ведь все понимают в жизни, а кроме того, Ивашнев, по-моему, свой парень. Ну, конечно, уже не парень, лет ему за сорок. По привычке назвал так.

Дымент в ударе. Он вообще в ударе последние дни. Мы знаем — почему. Пронюхали, как он собирался драпануть. Мы рады, что Марк остался, одолел слабинку. И Марк рад этому. Человеку всегда хорошо, когда он сумеет переломить в себе что-то неладное. Остался бы Темка — он тоже сейчас хохотал бы вместе со всеми, и все относились бы к нему с особым дружелюбием. А он удрал. Не думаю, чтобы Темке было сейчас хорошо...

— Так вот, — рассказывает Марк Ивашневу. — Приехали с телестудии снимать покорителей пустыни. Им экзотика нужна. Им нужно, чтобы наглядно! Чтобы грозная пустыня повиновалась человеку вполне зримо. А у нас погодка стоит — как в Гагре. Только еще — градусов тридцать. И тогда придумали. Прилетели два вертолета, закрутили винтами, такую бурю подняли — в жизни видеть не приходилось. И погнали нас, грешных, через песчаный вихрь! Туфта высшего класса...

— А этого, как его, Щукина. Помните?

Нера хохочет заранее. И все хохочут. Даже Ивашнев, хотя еще не знает, в чем суть.

— Ага. Ну и па́рили мы ему, — говорит Марк. И поясняет для Ивашнева: — Парить — значит голову морочить. Приехал из газеты. Толстый такой. Лет двадцати пяти. А требовал, чтобы звали Аркадием Семеновичем, по всей форме. Ну, мы его звали Аркадием Семеновичем. Расспрашивал про всякие интересные случаи. Про трудности. Мы ему и загни про томатный сок...

Было такое дело. В газете очерк Щукина занял два «подвала». Вся экспедиция помирала со смеху, как он расписывал с наших слов. Будто бы когда на буровых не хватало воды, весь коллектив единогласно решил воду целиком пустить на буровые, а самим переключиться на томатный сок. «Суп варили на томатном соке. Кашу. Макароны. Все варили на томатном соке», — расписывал Щукин...

— Надо было сказать, что известь для побелки на томатном соке разводили, — запоздало придумывает Нера, и опять все покатываются.

Во всем этом заключен определенный подтекст, не зря ведь разговор крутится возле печати вкупе с телевидением, Ивашнев это понимает, конечно, и не выступает в защиту газетной братии, мне это нравится, и ребятам, вижу, нравится.

Обедаем долго, как в ресторане, даже тетя Лида присоединилась к нам и смеется вместе со всеми, хотя половина шуток вряд ли доходит до нее.

Завариваем зеленый чай, пьем из пиалок — учим попутно Ивашнева, — рассказываем о единственном нашем деревце, посаженном возле емкости, в которую возят воду. Существует традиция, соблюдаемая свято: каждый, зачерпнув ведро воды, обязан плеснуть немного на деревце, и оно растет, растет понемногу...

— Много ли здесь человеку для счастья нужно? — говорит Игорь Пак. — Четыре ведра воды в сутки, ведро пива и холодильник. Остальное приложится.

И мы соглашаемся.

А потом показываем Ивашневу наш вольный город Дыментштадт. Мы идем всей гурьбой, и Алиевы сегодня от всех не отстали, и Мушук бежит впереди, помахивая хвостом-калачиком.

Показываем наши домики, землянки, палатки, вспоминаем: когда приехала ко мне Вера, на моей палатке приколотили табличку: «Отвались! Молодожены!»

Показываем баню, сколоченную из щелястых досок, она светится насквозь. Когда моются девчата — нас прогоняют подальше. Но как-то раз Фае не хватило воды — воду наливают в бочку, поставленную наверху, на крестовидной перекладине, а крыши в помине нет, — Файка стояла намыленная, вода не текла, и Файка завопила: «Мальчики, подбавьте водички!»

Показываем остатки флагштока над берлогой Дымента: здесь раньше висел штандарт с изображением черепа и двух скрещенных костей, но Романцов приказал убрать.