Юрий Колесников - Земля обетованная...

Капитан разгадал замысел командования военного корабля. Он ответил, что полностью согласен с предложением, однако глубоко сожалеет, что не может тотчас же выполнить его, так как световые динамо-машины повреждены. Сейчас они ремонтируются и с минуты на минуту дадут свет, а пока он вынужден ограничиться лишь сигнальным освещением.

Как только эта депеша была передана в эфир, на пароходе погасли и сигнальные лампы, а судно резко изменило курс.

Вскоре пароход окончательно оторвался от преследования. Стемнело. Радиосигналы, все еще поступавшие со сторожевого корабля, оставались без ответа. Наконец, умолкло и радио… Никто теперь не знал, отказался ли сторожевой корабль от преследования, или только потерял след пассажирского парохода.

Лишь часа через два капитан вновь вернулся на прежний курс.

Глубокая черная ночь, как плотным покрывалом, прикрыла пароход, усиливая тревогу испуганных людей. Всех занимал один вопрос: почему капитан не выполнил приказа военного корабля, почему не остановился, если корабль, как все утверждают, был действительно английским?

Догадок и объяснений по этому поводу было много: одни говорили, что некоторые пассажиры якобы не имеют виз английского консульства на право въезда на подмандатную Британской империи территорию Палестины; другие утверждали, что среди пассажиров находятся какие-то очень важные персоны из сионистской верхушки, имена которых держатся в строгом секрете; третьи видели причину в том, что на рассвете минувшего дня, когда пассажиры еще крепко спали, пароход остановился вблизи Кипра и принял в свои трюмы с подошедшего к нему судна большую партию бочек с цементом… И люди гадали:

— Цемент, наверное, контрабандный?.

— Или не оплачена пошлина?

— Оттого и грузили на рассвете…

— И в открытом море… Тайком!

— Вы сами это видели?

— Нет, но так говорят…

— Из-за каких-то паршивых бочек с цементом? — удивлялся толстяк с золотой цепочкой в отвороте пиджака. — Тоже мне контрабанда! Из-за такого пустяка не станут палить из пушек! Тем более если это англичане. Я их знаю. Джентльмены! Люди интеллигентные, тонкие, никогда человека не обидят… Уж кому-кому, а мне приходилось с ними иметь дело. Я же ювелир… Вот, если бы тут, скажем, пахло золотом или какой-нибудь там валютой!.. А так что? Кого везет эта галоша? Несколько сот несчастных евреев, удравших от Гитлера, чтоб он сдох, и вот этих фанфаронщиков холуциков-шмолуциков?! Пустые басни! И разговор о цементе — тоже сущая басня…

Напуганные и уставшие люди постепенно расходились по своим местам и укладывались на покой.

Засыпая, они думали о завтрашнем дне, о предстоящей встрече с родными и близкими, о конце странствий и начале новой жизни в желанном и благословенном Эрец-Исраэль!

После долгих мытарств и для Хаима «обетованная земля» стала сокровенной мечтой. «Добраться бы уж поскорей до нее…» — с этой мыслью уснул и он. И когда рано утром Шелли разбудила его, он не сразу сообразил, что происходит. Палуба была заполнена почти одними женщинами и детьми. Не спала и Ойя. Хаим смутился, поднялся и… обомлел: на небольшом расстоянии от парохода, вровень с ним шел военный корабль.

— Это английский. Так говорят, — пояснила Шелли. — Чем все это кончится?

Оказалось, что по другую сторону парохода происходило то же самое: неподалеку от «трансатлантика» шел такой же английский эсминец, и на палубах парохода толпились женщины и дети. Их вывели сюда из нижних кают и трюмов по распоряжению штаба Хаганы: пусть, дескать, англичане смотрят, кого везут на пароходе.

С ужасом смотрели люди на стремительные и грозные контуры эсминцев. Хождения по судну запрещались. Около каждого выхода и перед каждой спасательной шлюпкой дежурили парни и девушки в форменных рубашках с погончиками и большой шестиугольной звездой на кармашке. По указанию штаба Хаганы на кормовой части судна собрались мужчины с накинутыми на плечи «талесами» и на виду у всех возносили молитвы… Было жутко.

С военных кораблей поступило категорическое приказание: «Немедленно остановить судно, в противном случае ответственность за последствия ляжет целиком на капитана!»

С парохода ответили, что остановка возможна только в порту назначения, до которого осталось не более шестидесяти пяти миль. Портом была названа Хайфа.

Эсминцы пошли на сближение с пароходом.

Пассажиры замерли в мучительном ожидании неизбежной, каким казалось, катастрофы. Напряжение росло с каждой секундой, и, несмотря на строжайшее предупреждение, то тут, то там раздавался женский крик и плач детей. Эсминцы одновременно с двух сторон подошли вплотную к пароходу. С боковых крыльев мостика эсминца, подошедшего к левому борту парохода, два английских матроса прыгнули в спасательную шлюпку, висевшую над палубой пассажирского судна напротив ящика с противопожарными инструментами.. Но в то же время дежуривший у шлюпбалки холуц дернул за пусковой рычаг, и шлюпка вместе с английскими матросами рухнула в образовавшуюся узкую щель между эсминцем и пароходом… Все произошло молниеносно: сманеврировать эсминец не успел, и у всех на виду шлюпку, как яичную скорлупу, раздавили столкнувшиеся металлические корпуса обоих судов.

С эсминца прогремел выстрел, потом второй, третий… Как ураганом, людей смело с палубы. Все хлынули в каюты, давя в дверях друг друга. Хаим успел заметить, как упал стоявший у шлюпбалки холуц, а напарник его скорчился, как Шелли, отчаянно вскрикнув, схватила одного из близнецов… Прижимая к груди другого мальчика, Хаим бросился по опустевшей палубе к Шелли. Она билась в истерике, на руках у нее с залитым кровью лицом лежал Доди.

Мать Шелли сидела рядом на краю ящика, мертвенно бледная, словно окаменелая, она, не моргая, смотрела на безжизненное лицо внука.

Подбежала Ойя. Увидев, что произошло, схватилась за голову и, будто силясь что-то сказать, застыла с судорожно открытым ртом.

В это время к Хаиму подошли холуцы, отозвали в сторону и сообщили, что штаб Хаганы постановил всем без исключения пассажирам в знак протеста против действий англичан разорвать свои «сертификаты» и «шифс-карты», причем половину обрывков передать холуцам как доказательство исполнения приказа штаба. Хаим молча выслушал парней и молча отошел к ящику, на котором теперь лежал Доди.

Все, что произошло потом на пароходе, Хаим Волдитер воспринимал, как во сне: и как пришвартовались эсминцы к пароходу и как высаживались английские матросы, встреченные банками из-под консервов, бутылками, тарелками… Равнодушно смотрел он на матросов в малиновых беретах, постепенно занимавших одну палубу за другой, а потом ринувшихся к капитанскому мостику…