Юрий Колесников - Земля обетованная...

Ойя встретила Хаима настороженным взглядом, но, не обнаружив на его лице признаков тревоги, принялась за стряпню.

Хаим прилег, как обычно это делал по возвращении с работы, ожидая, когда Ойя приготовит ужин, закрыл глаза. И мрачные мысли, тесня и обгоняя друг друга, закружились в его голове. Иногда его охватывало отчаяние, но тут же он старался успокоить себя: «Переживем! Свет не сошелся клином на Ионасе и Соломонзоне. И кто знает, чем бы еще закончилась моя работа у них. Может, и меня «паровоз» отправил бы на съедение рыбам, как это делал с другими, неугодными ему людьми. Не бог весть каким сложным делом для всей этой компании было отправить к праотцам даже такого человека, как Майкл, а я что? Песчинка… Нет, я правильно сделал, порвав с этой братией. Как бы худо нам с Ойей ни было, с голоду не умрем. Буду работать кем угодно! Никакой труд меня не страшит. Работу я найду, непременно найду… Из-под земли выкопаю, но найду…»

Утром Хаим ушел из дому задолго до того, как Ойя пошла на фабрику. Ничего не сказав ей о своем увольнении из Экспортно-импортного бюро, он направился в Яффу. Этот город был ему больше по душе, чем шумный, равнодушный и чопорный Тель-Авив; там жизнь была, как на скачках: все, словно обгоняя друг друга, стремились к финишу за большим призом.

Яффа, расположенная всего в полутора милях от Тель-Авива, была древним городом, с узкими и кривыми улочками и зачастую убогими домами. Хаима этот город привлек прежде всего тем, что его обитатели были, как казалось ему, людьми простыми и отзывчивыми. Это он понял, работая некоторое время на местной железнодорожной станции и общаясь с грузчиками, среди которых трудилось немало арабов и евреев, имевших случайное отношение к этой немудреной профессии. Всех их привела сюда нужда.

Хаиму частенько доводилось соприкасаться по делам Экспортно-импортного бюро со служащими товарной кассы, станционными чиновниками, особенно с весовщиками и маневрантами. Теперь он возлагал надежды на их советы и помощь. «Захудалая там станция, — рассуждал он, — но люди как будто неплохие. Найдут и для меня какую-нибудь работу. Много ли мне нужно? Ровным счетом чепуха… Заработать на кусок хлеба и чтобы никто не дергал, не угрожал, чтобы я сам не оглядывался, будто совершил преступление. И скажу спасибо, ей-богу! Я же ехал сюда не бог весть за каким большим счастьем… Вижу, уж какое тут может быть «счастье» для простых смертных… Наглотался его так, что сыт по самое горло!..»

На железнодорожной станции, куда, прибыв в Яффу, сразу же отправился Хаим, в этот день даже для грузчиков-профессионалов не было работы.

— Это все из-за войны, — ругались они, — гори она вместе с теми, кто ее придумал!

Люди сидели на земле в тени, мирно беседовали, терпеливо ожидая, не заявится ли кто-нибудь выкупать со склада груз. И если подвертывался такой случай, то дружеская беседа тотчас же обрывалась. Все бросались к заказчику и, окружив его плотным кольцом, старались перехватить друг у друга работу, сбивая цену за свой труд. Вспыхивали споры, а иногда и ожесточенная драка.

Хаим вскоре понял, что делать ему здесь нечего. В то время, когда он приходил на товарную станцию как служащий Экспортно-импортного бюро, грузчики в надежде на заработок заискивали перед ним, выслуживались и угождали, а теперь, узнав, что он так же, как и они, ищет работу, равнодушно отворачивались или недвусмысленно давали понять, что здесь ему не место.

Побывал Хаим и у весовщика, поговорил со служащими товарной кассы, его выслушали, но в ответ на просьбу помочь устроиться на работу беспомощно разводили руками.

Обойдя на станции всех знакомых, удрученный и усталый, Хаим побрел в город. То, что накануне казалось ему легко доступным, теперь представлялось в совершенно ином свете. И снова, как всегда в трудных случаях, сердце сжала робость: он подолгу нерешительно топтался у порога какой-нибудь знакомой конторы, прежде чем открыть дверь. Обращался он и во французскую больницу святого Люиса, побывал в квартале немецких колонистов, попутно заглянул к знакомому маклеру, что жил напротив мечети Хассан-Бека, потом кто-то сказал ему, что на Таршешстрит якобы нужен посыльный, и он поплелся туда, но, увы! Его сочувственно выслушивали, делились с ним и своими невзгодами, а в заключение либо высказывали надежду на то, что в самое ближайшее время дела круто улучшатся и тогда можно будет подумать о подходящей для него службе, либо, не скупясь, подсказывали, куда следует обратиться, где будто бы он наверняка сможет устроиться.

— Послушайте меня, там вы обязательно найдете то, что нужно! — советовал Хаиму портье кинотеатра «Одеон». — Никого больше не спрашивайте, никуда больше не ходите, не тратьте напрасно время, а идите прямо туда!

А «там» все повторялось сызнова. Бесплодное скитание по раскаленной от солнца пыльной Яффе вконец измотало Хаима, к исходу дня у него гудела голова от советов, посулов и нестерпимой жары.

— Кругом одни «адвокаты»! — пожаловался Хаим знакомому грузчику. — С виду все серьезные люди, уверяют, доказывают и даже божатся, что там-то и там-то нужен человек, а приходишь — на тебя смотрят, будто ты не то с неба свалился, не то просто жулик…

Но Хаим все же успокаивал себя: что ж, сегодня не удалось — удастся завтра, во всяком случае, он теперь хоть знает что к чему.

С этими мыслями он отправился домой. Еще со двора Хаим заметил, что Ойя уже пришла с работы. Он был приятно удивлен ее преждевременным возвращением.

Осторожно приоткрыв дверь своей времянки, Хаим просунул голову, лицо его расплылось в улыбке. Но он тотчас заметил, что Ойя встревожена, в глазах ее застыл испуг.

Жестами она дала ему понять, что мастер выгнал ее с фабрики… Причина? Она не знает. Но Хаим уже догадывался о том, что произошло.

Он попытался было успокоить Ойю: мол, что бог ни делает, все к лучшему, давно пора уйти с работы — вон какой у нее живот! И мастер, видимо, пожалел ее… Не иначе!

Однако это не помогло. Ойя нахмурила брови и отчаянными жестами принялась показывать, как толстый мастер кричал на нее, тыча под нос кулаки, потом взял за плечи, подвел к воротам и вытолкнул… И никто из женщин, даже соседка, мальчик которой повесился, не заступился. Все стояли в сторонке и молча смотрели.

Хаим продолжал убеждать, будто все это только очередное недоразумение, из-за которого ни в коем случае не следует волноваться, и для большей убедительности смачно сплюнул. Дескать, все сущая чепуха! А главное — это то, что он любит ее больше всего на свете, и поэтому ничто им вдвоем не страшно! Он нежно обнял дрожавшую от волнения Ойю и осторожно, словно прикасался к цветку, с которого могли осыпаться лепестки, поцеловал ее. В это мгновение в дверь кто-то грубо постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул ее настежь. Хаим и Ойя оглянулись: на пороге стоял высокий сухопарый старик в длинном черном кафтане, с седой бородой и маслянистыми, пожелтевшими не то от никотина, не то от чего-то другого длинными пейсами, свисавшими из-под обеих сторон его широкополой затасканной черной шляпы.