Екатерина Михеева - Трудная любовь

Белые наступали на Троицк уж несколько раз, но такого еще не было.

Неожиданно во двор забежал сын.

— В полку предательство, мать. В город ворвались белые. Наших побито очень много. Мы уходим. — Он положил на ее плечи руки, сплетенные из тугих жил и упругих мускулов. — Мы вернемся, ани.

— Да хранит тебя пророк, сын мой. — Ахмет был такой высокий, что ей пришлось запрокинуть голову, чтоб заглянуть ему в лицо.

— У меня и так надежная охрана. — Ахмет похлопал по карманам своего темно-зеленого френча, которые вздулись от патронов. Френч ему подарил один из мадьяр добровольческого батальона.

— Жди вестей! — влажно блеснули в темноте чистые, как рисовые зерна, зубы Ахмета. Хлопнула калитка.

Галимэ грустно качала ему вслед головой. Она всегда старалась воспитывать сына, как велел шариат. Но спор сына с пророком начался давно, кажется, в год смерти ее мужа. (Он умер от холеры). Ахмету тогда исполнилось одиннадцать лет. Он ходил в мэктэп.

Как-то вечером, возвращаясь от купца Валеева, где она поденно работала, Галимэ застала сына в компании двух русских мальчишек. Все трое сидели на корточках у забора и курили.

— Что ты делаешь, разбойник! — всплеснула она руками.

— Курю, мать, — важно ответил Ахмет и юркнул в калитку.

Когда Галимэ, закрыв на ночь ворота, переступила порог дома, сын уж творил вечерний намаз в углу комнаты на своем молитвенном коврике.

— Погоди, хитрый мальчишка, — сердито пригрозила Галимэ, но в душе не могла не улыбнуться его находчивости: молящихся нельзя беспокоить.

Ахмет молился до тех пор, пока мать не уснула. Утром он сказал:

— Ани, я просил пророка наказать меня, но даже ты не тронула меня пальцем.

— Ах, негодник! — она схватила его за ухо. Мальчишка ловко вывернулся и, озорно сверкнув глазами, перемахнул через забор.

— А почему алла разрешает курить богатым? — крикнул он, убегая.

Галимэ пошла к знакомому мулле посоветоваться, что делать с Ахметом. Мулла выслушал и обещал помочь.

На другой день Ахмет прибежал из школы раньше обычного. Он бросил книги на пол.

— Не хочу больше учиться. И в мечеть не пойду. — На щеке его краснел рубец от розги.

Ни угрозы, ни уговоры не помогли. Пришлось устроить Ахмета мальчиком в галантерейный магазин Валеева. Но поведение сына не стало лучше. Он не желал посещать мечеть, не соблюдал поста. А когда его перевели в младшие приказчики, он как-то бросился на сына Валеева, который хотел наказать его аршином за случайно разбитый флакон духов.

Два дня Галимэ умоляла хозяина простить сына и снова взять его в магазин.

— Только ради памяти твоего мужа, — согласился Валеев. — Он был настоящий мусульманин и делал мне хорошую мебель. Но знай: это первый и последний раз.

После того случая Ахмет как будто присмирел. Он даже стал приносить домой книги. И читал их по ночам до третьих петухов. Галимэ радовалась:

— Слава пророку, образумился.

Но ей очень хотелось знать, про что пишут в тех книгах. Было непонятно: почему сын каждый раз прячет их под оторванную половицу в кухне? И она вновь начала тревожиться.

— Это, верно, плохие книги, раз ты их никому не показываешь?

— Нет, ани. Я читаю новый коран, — отвечал Ахмет. — Новый коран дал нам новый пророк, мать. Он хочет все поровну разделить между всеми людьми. А богатым не нравится такой коран. Новый пророк запрещает женщине носить чапан. Он говорит, что у женщины такое же сердце, как у мужчины, поэтому ей надо дать такие же права.

Галимэ с сомнением покачивала головой: может быть, и так, она же родилась и умрет с верой своих отцов.

Однажды за обедом Ахмет сказал:

— Ну, мать, я ухожу от Валеева. У меня есть другая работа.

— Что ты будешь делать? — спросила она в тревожном предчувствии. Дни стояли неспокойные.

— Защищать новый коран. Я записался в коммунистическую дружину.

Галимэ не осмыслила всех слов Ахмета, но, глядя в горячо блеснувшие глаза сына, поняла, что решения своего он не изменит.

…Воспоминания назойливо лезли в уставшую голову женщины. Весь день она просидела в доме, надеясь, что бог пошлет ей какой-нибудь знак о сыне. Сквозь щель перекосившегося ставня в комнату полосой тянулась серебристая пыль. Было знойно и душно.

Ахмет советовал Галимэ сидеть дома, пока все не успокоится. А воля мужчины была для нее законом с малых лет.

Девчонкой она боялась молчаливого отца, потом боялась мужа — ее в шестнадцать лет выдали за него силой, боялась бога и шайтана. Теперь, по привычке, она слушалась сына.

Вечером кто-то настойчиво постучал, и Галимэ побежала открывать.

У ворот на рыжем в яблоках коне гарцевал сын Валеева. В руке он держал клинок, на котором болтался окровавленный френч Ахмета.

— Возьми, ханум. — Тонкие губы Керима кривила усмешка. — Ты можешь увидеть своего сына на набережной, у Дома красных.

Галимэ стала белой, как снятое молоко. Протянув вперед руки, которые когда-то легко поднимали мешок муки, она приняла на них страшную весть и пошатнулась.

— Иди туда вечером, ханум, чехи запретили убирать трупы большевиков. — Керим гикнул, ударил коня нагайкой и ускакал.

Как безумная, глядела Галимэ на френч. Она не плакала: закон шариата запрещал слезы о мертвых.

— Я найду тебя, Ахмет, найду, — шептала она.

Ночью, в час намаза, когда двурогий месяц стоял над мечетью, женщина пошла к набережной. Она знала Дом Советов, так как не раз ходила туда к сыну, когда дружинники стали на казарменное положение.

Возле каждого убитого Галимэ останавливалась, переворачивала труп и разглядывала лицо, но сына среди убитых она не отыскала.

Галимэ не замечала, что за ней, скрываясь в тени, следит мужчина. Улучив момент, он нагнал ее.

— Что вы тут делаете, ханум?

Галимэ обернулась и узнала Степана Молчанова, рабочего кожевенного завода. Раньше он работал у Валеева грузчиком. Степан часто заходил к сыну и даже как-то принес ей кусок новой кожи на ичиги. Он хорошо говорил по-татарски и учил Ахмета русскому языку.

Степан увлек женщину в тень.

— Я искал случая повидаться с вами, ханум. Велели вас предупредить. В городе начались обыски. Все бумаги Ахмета надо спрятать. Они лежат в кухне под половицей в правом углу. — Степан говорил медленно, раздельно, чтоб женщина поняла каждое его слово, и яркое, как молния, воспоминание опалила мозг Галимэ.

Однажды вечером, когда она легла уже спать, Ахмет вернулся домой не один.

— Ханум спит? — спросил тихо неизвестный.

— Да, — так же тихо ответил Ахмет.

— Спрячь все понадежнее, — тихо и четко выговаривая татарские слова, незнакомец дважды повторил эту фразу. — Книги передашь, знаешь кому. Смотри, осторожно. Сдается, за нами следят. Встречаться будем в другом месте.