Роман Ругин - Ранний ледостав

«Вот собачий узел! — подумал он возмущенно. — Что, они им не нужны больше? Сам ведь не раз видел, как возят эти самые трубы самолетами. Аж из Тюмени. Кой, кой! Как же так? Ведь чтобы эти брошенные трубы перевезти — рейса три, наверно, понадобилось бы. Это же сколько ухлопано на одну только перевозку? Что за люди здесь хозяйничали?! Какие деньги псу под хвост выбросили! Нет, непонятно все это…»

Обходя территорию вокруг буровой площадки, Карыкур, то и дело натыкаясь на какие-то незнакомые ему части разных машин, увидел завязший в болотной жиже трактор. Но больше всего поразила его огромная куча цемента, брошенного под открытым небом. Цемент, конечно, весь уже затвердел, стал, как камень.

«Кой, кой, собачий узел! — все больше недоумевал Карыкур. — Столько цемента пропало! Мы в колхозе, помнится, летом школу ремонтировали — так каждый мешок на учете был. А здесь…»

— Что ты там разглядываешь? — услышал он вдруг за спиной громкий Лозаров голос. — Какое счастье нашел? Ждал-ждал, а тебя все нет, словно заблудился где. Схожу, думаю, погляжу, не случилось ли чего у парня. Ну, что тут у тебя?

— Да вот, видишь, ничего пока. Смотрю… Чай-то вскипел?

— Конечно вскипел. Я пока поставил стол н е в и д и м ы м людям Священного мыса. Пусть они соберутся там, отведают нашего бедного угощения. Потому и пришел к тебе — з а ч е м другим людям мешать, верно?

Карыкур чуть было снова не рассмеялся, но вспомнив недавний окрик бригадира, вспомнив о его возрасте, сдержался, не подал виду, что ему смешно: раз старик верит в духов, ревностно блюдет обычаи — зачем его смущать? Зачем обижать человека? Верит — и пусть верит…

А Лозар, подойдя ближе и увидев окаменевшую цементную гору, сказал, словно подслушав его мысли:

— Н-да, порядком накашеварили. Видишь, до чего они богатые люди. Здесь бросили, там бросили — ничего им не жаль. Да тут на лыжах теперь ходить опасно — того и гляди переломаешь… Кой, кой! Что за люди такие?! Все вокруг испортили, изуродовали! Смотри: леса и за полверсты рядом не осталось. Все кругом изъезжено, искорежено. И гляди: ягеля ни клочка после такой езды… Туго, туго… Большой урон, ой какой большой нам принесли… — Лозар, задумчиво опершись на свою деревянную лопаточку, почесал в затылке.

— Верно, Лозар аки, верно. Много здесь добра погублено. И…

— Кой! — перебил его вдруг Лозар. — Посмотри-ка вой в ту сторону! Вон, видишь, ложок? Там, по-моему, машина стоит, колес нету, один только кузов из сугроба торчит? И олени-то, погляди, как натоптали вокруг, лаже пурга следов не скрыла. Что они, интересно, там нашли? Давай сходим…

Когда добрались до ушедшей в снег машины, Карыкур заметил:

— Верно, Лозар аки, целехонький «ЗИЛ». У нас в армии тоже такие были. Она у них, видимо, затонула, когда через ручей перебирались.

— Верно, верно, сынок. Лед-то, поди, еще неокрепший был — вот она и рухнула. А вытащить не смогли, а может, не захотели. Тут-то, возле машины, следов еще больше, верно? Смотри, как долго олешки топтались. Соль, что ли, нашли?

— Соль? — удивился Карыкур. — Откуда здесь соль?

— А вдруг геологи эти бросили. Олени смерть как соль любят, сам знаешь…

— Соль, значит, — опять повторил Карыкур задумчиво. — Я, кажется, начинаю кое-что понимать, Лозар аки. Сейчас проверим, что за соль такая. А ну-ка, что в этом полиэтиленовом мешке? Кажется, щепотка осталась…

Карыкур вытащил из кузова мешок, придавленный с угла обрубком обсадной трубы, и вытряхнул себе на ладонь остатки какого-то сухого серебристо-белого порошка.

— О, собачий узел! Слушай, Лозар аки! А не этой ли «солью» олени наши и отравились, а? Вон ведь как топтались — все кругом вылизали. А эту горсточку, видно не смогли достать — железкой была придавлена.

— Кто знает, сынок, кто знает… — сказал Лозар и в задумчивости потискал заросшее лицо. — Может, оно и так, но почему тогда животные сразу не повалились? Здесь же, у машины?

— А почему обязательно сразу, Лозар аки? Отравление-то могло через какое-то время сказаться. Олешки побродили по гриве, поискали ягель… А уж потом, причем примерно в одно и то же время, их и стало валить.

— Похоже, сынок, похоже. Но как теперь допытаешься, когда олени все мертвые? Все наши, как говорится, свидетели на земле лежат. Ни языком не шевельнут, ни глазом не укажут. Все темно. Туго, туго. А может, и по другой какой причине пали — как теперь досверлишься? Столько времени уже прошло. Трупы как лед закоченели. Нет, сынок, туго, туго…

— Почему туго, Лозар аки? А олений-то лекарь для чего? — Он решил немного подзадорить бригадира его же словами. — Для чего же меня, собачий узел, четыре года бумаге учили? Долбили-долбили мозг — и все, думаешь, зри? Нет, я попробую выяснить!

— Да как, как?

— Найдем концы, до всего дознаемся, — уверенно оросил Карыкур. — Я ведь тебе уже говорил: от каждого мертвого оленя возьмем пробу — от желудка, от почек, кишечника, — Карыкур начал загибать пальцы. — Печени, легких по кусочку возьмем — и все это я отправлю на анализ или сам отвезу в Пулнгават Вош. Там такая специальная лаборатория есть… Ну, как тебе объяснить… Работают, значит, там лекари, болезни определяют…

— И думаешь, — с сомнением сказал старик, — такой дорогой можно будет что-нибудь просветлить в голове?

— А как же, Лозар аки! Я, кстати, и порошок этот для выяснения прихвачу. — И Карыкур осторожно пересыпал порошок в лоскут, а потом перетянул капроновым шнуром, нашедшимся в кармане у запасливого бригадира.

Безоглядно захваченный своей идеей, Карыкур тут же взялся за чехол, пристегнутый к поясу, вытащил нож, провел большим пальцем по лезвию, проверяя его остроту; он хотел что-то сказать бригадиру, но тот опередил его:

— Э, э, сынок! Не пробуй пока лезвие ножа. Сунь обратно в чехол. Ты, я смотрю, готов прямо сейчас оленей пластать и в требухе ковыряться. Успокойся чуток. — Он легонько похлопал Карыкура по плечу. — Давай сначала отдохнем маленько, да и стол нас у костра давно дожидается. Подзакусим, а там уж режь олешков… Не убегут они от тебя. Без ног теперь…

Карыкур, давно уже приучивший себя, что сначала надо покончить с делами, а уж потом заниматься всем остальным, второстепенным, попытался было воспротивиться, чуть было не начал потрошить оленей в одиночку, но бригадир властно взял у него из рук нож, сунул обратно в чехол. Да тут, кстати, Карыкур и сам вспомнил, что с самого утра, после того завтрака, у них еще ничего во рту не было; и только он подумал об этом, как сразу почувствовал, что пустой желудок требовательно напоминает о себе. Пришлось согласиться со стариком…

И опять предусмотрительность бригадира подивила Карыкура: на ситцевом платке, аккуратно расстеленном на снегу, помимо разломанного пополам оленьего ребра, кусков нарезанного уже хлеба, масла и сахара, лежал поделенный на части северный деликатес — вкуснейший олений язык.