Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Утро. Шура учинила на кухне санитарный контроль — всех переполошила. Моего котелка на этот раз она не взяла.

— Твою долю съел другой!.. Дурак ты!..

На обратном пути мои «старички» опять пели. И почему я, собственно, называю их «старичками»? Ведь старшему из них всего сорок пять. Может, это я стар? Они поют, а мне кажется, что кричат хором: «Ду-рак! Ду-рак!»

Но я ни о чем не жалею.

В этот вечер у меня были гости: Баграт и его лысый друг. Мы курили и разговаривали. Здесь же все мои «старички».

Вдруг в землянку вошел генерал-лейтенант, командующий армией. Я сорвался с места, вытянулся и заорал:

— Смир-но!..

Доложил, как положено, генералу. С ним еще четверо. Генерал поздоровался с нами и присел на нары.

— Ну, товарищи, как вы тут живете, что вас заботит?

Вперед вышел полковник, который за торфом ходил. Он, конечно, попросил поскорее направить его на передовую. Генерал кивнул:

— Добро, подумаем.

Майор-адъютант записал фамилию полковника. Еще десять человек обратились с той же просьбой. Четверо других заговорили об орденах, которых не получили, хотя указ о награждении имеется. Генерал все кивал головой и повторял:

— Добро, добро…

Потом вдруг обернулся ко мне.

— А вы, юноша, тоже спешите на фронт?

— Так точно, товарищ генерал! — ответил я. — Очень мне надо к своим!..

— А если направим в военную академию?..

— Зачем?.. Я и без того умею воевать. Я же с фронта…

— А… — улыбнулся генерал. — Армянин? По акценту чувствуется. — Он повернулся к Баграту: — У вас какая просьба, товарищ капитан?

— Мне тоже хотелось бы поскорее попасть на фронт.

Генерал направился к выходу.

Через три дня нас отправили на фронт. Мы с Багратом договорились переписываться.

Неужели наступил Новый год? Как же я не заметил? Встретится ли мне снова моя Шура? Если встретится, я больше ни за что с ней не расстанусь.

Сегодня седьмое января. Уже десять дней, как мне исполнилось девятнадцать. В записях моих новогодние надежды.

Фронт близок. Волхов я перешел около Селищевской крепости по понтонному мосту. Все тут мне знакомо. Вон развалины Мясного Бора, а дальше поле, где я был ранен в первый раз. Весной здесь еще местами дымились печные трубы. Сейчас и их уже нет.

Поле это картофельное, то самое, на котором мы таскали из грязи гнилые клубни. Ими чуть Колю Максимова не отправили в расход.

Снег. Снег под ногами. Скрипучий, стонущий, плачущий, как дитя, снег…

На узком прибрежном плацдарме вместе с другими сражается вторая стрелковая дивизия, куда меня прикомандировали для продолжения службы.

В штабе спросили:

— Давно младшим лейтенантом?

— Месяцев шесть.

— Значит, самое время присвоить вам звание лейтенанта.

Я, понятно, не возражал. Дивизия, где я служил раньше, снята с места и направлена на север. Теперь я нахожусь в составе 59-й армии Волховского фронта, в 261-м стрелковом полку 2-й стрелковой дивизии. И опять назначен командиром минометного взвода. Адрес у меня новый: полевая почта 165, в/ч 211.

В штабе полка мне вручили мою первую награду — орден Красной Звезды.

— Это вам за Званку. Фотокарточка у вас есть?

— Нету.

На месте фотокарточки в моей орденской книжке написали: «Действительно без фотокарточки».

Только как же это «за Званку»? Мы же не отбили ее у врага? За что же награда? Но, видно, зря я ломаю над этим голову. Начальство знает, что делает.

Наш 261-й стрелковый полк занимает позиции в левом крыле Волховского плацдарма.

Все офицеры в штабе полка мне незнакомы. И оттого мне стало тоскливо. Начальник штаба даже не взглянул на меня.

— Совсем здоровы?

— Совсем.

— Гм-м…

— Что вызывает у вас сомнение?

Тут он поднял голову и с недовольством посмотрел мне в лицо.

— Бывает, возвращаясь из госпиталя, говорят, что недолечились. Плацдарм здесь узкий, бои беспрерывные, смерть на каждом шагу…

— Это мне знакомо.

— Ну что ж, романтик, значит, будем воевать.

Отправился по назначению в свою новую роту.

Наши оборонительные линии метров на триста вынесены от берега по направлению противника. Дальше сто метров нейтральной полосы, а за ней — гитлеровцы. Они время от времени обстреливают нас из орудий и пулеметов. Весь этот грохот никак не вяжется с девственной белизной снега. Многие снаряды разрываются на ледяном покрове реки и вздымают к небу фонтаны.

Где-то каркает ворона, тяжело, сыто. Я затрудняюсь определить, откуда доносится ее карканье: слышу все еще плоховато.

Из ближней землянки вышла девушка с тазиком, плеснула мыльной водой на снежный пригорок и убежала. На двери алел красный крест. Меня вдруг осенило: это, наверно, Шура. И сюда успела приехать! Интересно, все со своим врачом-стариканом или сбежала от него? Ну, да бог с ней. Хорошо, что она меня не заметила. А может, и заметила, да виду не подала. Кто знает? Однако здорово, что Шура здесь!..

Наша рота расположена прямо на берегу реки.

Офицеров нас четверо: командир роты Петр Путкарадзе, его заместитель по политчасти Кравцов, комвзвода Иван Овечкин и я.

Совсем неожиданно я вдруг встретил здесь Сахнова:

— Как так вышло, что ты здесь, батько?

— Судьба, видать, — сказал он. — Дивизию нашу с передовой сняли, на север отправили, на пополнение. А нас в эту часть передали, вот я и здесь.

Сахнов теперь ординарцем у Путкарадзе. Он крепко пожал мне руку:

— Слава богу, что мы пока живы. Ведь сколько раз были в лапах у смерти…

Позиции минометной роты метрах в пятидесяти от нашей землянки. От командного пункта к роте ведут глубокие траншеи. В нашей роте всего два взвода.

Все время ведем довольно активные позиционные бои.

Кравцов выглядит каким-то неопрятным. И матерщинник ужасный. По вечерам собирает нас в землянке на политзанятия. Говорит о том, что нам и без него давно известно. Заученными, штампованными фразами. Овечкин дремлет. Сахнов делает вид, что слушает. Я и правда слушаю, но только потому, что стараюсь запомнить правильное произношение русских слов.

Сахнов вдруг подымается.

— Время ужинать, пойду-ка снесу ребятам на позиции поесть.

Кравцов словно этого и ждал. Закрывает свой блокнот с конспектом, сует в карман и поворачивается ко мне:

— Давай в шахматы сыграем, пока Сахнов вернется…

После ужина я отправляюсь на позицию.

Все время стреляем из пистолетов крыс. Зажрали нас, проклятые! Ночью обгрызли гимнастерку Кравцова, съели у Овечкина подкладку на фуражке.

По утрам деревянными ведерками (Сахнов их смастерил) выносим из землянки натаявшую за ночь воду. Тоже беда.