Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Полчаса мы поливали огнем нашей артиллерии позиции гитлеровцев. Не меньше пяти снарядов на квадратный метр уложили. Мин я не жалею. Ведь там, среди атакующих, Борисов. Я расчищаю ему путь.

Мы перевели огонь артиллерии в глубь вражеских позиций. В то же мгновение вырвались из окопов штрафники и пошли в атаку…

Бросок был неистовый и отважный.

Наши быстро прошли узкую полосу поля и подступили к Безымянной высоте. Мне вспомнились строки Чаренца:

Гитлеровцы взяли под усиленный пулеметный обстрел эту узкую полосу. Упало наших пятеро, потом десять человек… И еще… Живые не дрогнули. Они неслись, как в полете. Так прекрасны летящие на огонь бабочки.

Завязался короткий штыковой бой. Гитлеровцы отступили. Я рад за Борисова, за всех тех, кто совершил этот победный бросок.

Мы перевели огонь нашей артиллерии еще дальше на запад. Надо в зародыше задушить возможную контратаку противника. Взяли высоту под круговой обстрел.

С противоположного берега Волхова ударили наши гвардейские минометы — «катюши». Они бьют по глубинным скоплениям вражеских войск.

Позиции гитлеровцев пылают, как подожженные стога сена. Огонь «катюш» уничтожающий. Я кричу в телефон:

— Еще! Еще! Бейте их!..

И так восторженно кричат все телефоны, все передатчики, кричит земля. Особенно земля.

«Катюши» перепахали все вражеские укрепления. Там все горит. Я в запале ударил кулаком по дереву и залился счастливым смехом: у меня на глазах свершился величественный акт человеческого мужества.

Безымянная высота пала. Я бросился, к победителям. Где Борисов?..

Нашел его убитым, лежащим на спине. Он будто спал, бессильно раскинув руки.

Борисов мечтал встретить Таису Александровну: «Если жив останусь, обязательно разыщу ее…»

Сегодня одиннадцатое апреля. Уже три месяца и четырнадцать дней, как мне девятнадцать лет. Записи мои в полете к огню.

Сегодня мы получили небольшое пополнение: восемь солдат и один лейтенант.

Лейтенант Иван Филиппов назначен командиром взвода. Он нам с Сахновым сразу понравился. Но на меня напал бес, и я решил подшутить над новичком:

— Что же ты, — говорю, — Иван, одних солдат с собой привел, где же ППЖ?

Он не растерялся:

— Надеюсь, у тебя найдется.

Такого не подкрутишь, на смех не поднимешь, хотя он и младше меня, правда, всего на год. Он, я и Сахнов живем в одном блиндаже. Мы с Иваном быстро сдружились.

Вечер. Старшина роты принес нам, офицерам, нашу долю водки и курево.

Иван все отдает мне. Он не курит, не пьет. Сахнов качает головой:

— Не курите, не пьете, товарищ лейтенант… Если к тому же бабеночкой пренебрегаете, так вы же есть истинный монах?..

Иван не сердится на него.

— Это, брат, все не по мне. Что же до монаха, так в войну эдакое монашество не позор.

Монах наш среднего роста, с живыми глазами, на девственно-чистом лице нежный румянец. Приметив мою шахматную доску, он как-то предложил:

— Сыграем!

У меня появился сильный противник.

К нам на позиции приехала кинопередвижка. В лесу между деревьями натянули огромный белый холст.

В «кино» мы пошли вместе с Иваном.

И там, на лесной поляне, откуда ни возьмись, вдруг возникла Шура.

— Хорошо-то как, что и ты пришел! — искренне обрадовалась она. — Здравствуй…

Я познакомил ее с Иваном.

— Вот, брат, в боях под Мясным Бором я чуть не загубил эту девушку.

Иван молча слушал меня.

— И хотя до сих пор я об этом не говорил, но случай не забылся…

— Понятно, — насупилась она. — Однако, кому бы из них я успела помочь?.. Мертвым?

Ивану, видно, наскучило слушать нас, и он стал пробираться к экрану. Мы с Шурой остались одни. Я решил переменить разговор и спросил:

— Как твое здоровье?..

— Можно подумать, что это тебя и впрямь беспокоит…

— Надо ведь о чем-то говорить!..

И Шура залилась смехом.

Хорошо смеется Шура, звонко, переливчато и очень тепло. А с лица при этом не сходит грусть. И она делается такой привлекательной, такой милой… Давно я не присматривался к ней. А сейчас, оглядывая стройную фигурку Шуры, я вдруг увидел у нее на груди медаль. Мне стало совестно за мои упреки… А волосы? Как венок из пшеничных колосьев на голове, такие они золотые.

Все проходящие в «кино» офицеры оглядывались на нас и заговорщически подмигивали мне. Это меня ужасно злило. Шура показала на ближайшую землянку.

— Видишь? Там я и живу.

В «кино» она не осталась. Я разыскал Ивана и устроился рядом с ним. Ждал, что вот-вот спросит о Шуре: кто, мол, такая, но этого не случилось.

Смотрю на экран и не вижу, что там делается. Все мои мысли в той, недалекой землянке.

Фильм кончился.

Пройдя кустарником, подошел к Шуриной землянке и постучал в дверь.

Шура живет одна. Она уже успела снять форму, и сейчас на ней белая блузка и юбка, как на Балхаше. Она бывала в этом, когда мы встречались в пустыне на берегу озера.

Шура вся как из сказки. Сказочна и ее маленькая землянка, и затянутые марлей стены. На вколоченных в землю нарах тщательно убранная постель. На маленьком столике, тоже покрытом марлей, керосиновая лампа, отбрасывающая желто-красные блики. От всего чуть веет больничным духом.

— Ну как фильм?

— Я смотрел и не видел его…

Шура ласково улыбнулась. Видно, ответ мой понравился ей. Она поставила на жестяную печь ведро с водой и по-хозяйски распорядилась:

— Снимай гимнастерку и сапоги, я тебе сейчас помою голову и ноги…

…Уже полночь, а я все у Шуры. И кажется мне, что я тоже из сказки, в раю. Никаких тебе забот, ни войны, и меня вроде вовсе нет. Только душа моя, согретая теплом благоухающего рядом тела…

Сегодня второе мая. Уже четыре месяца и пять дней, как мне девятнадцать. Записи мои пронизаны светом.

Река синяя-синяя.

На берегу моя рота. Минометы замаскированы ветками. Они бьют из-под зеленого укрытия.

Я лежу на берегу реки и подаю своим людям команду:

— Пятью минами по врагу огонь!

Ревут минометы. Из широких жерл вырываются клубы дыма и рассеиваются в зеленой листве.

Стемнело. Река завлекает, как в омут. Раздеваюсь и вхожу в воду. Наконец-то блаженство… Днем тут не выкупаешься, весь отрезок простреливается гитлеровцами… Несколько дней назад союзники высадили на севере Африки десант и, как пишут, одержали значительную победу, уничтожили большое число расположенного там войска гитлеровцев. Это хороший знак. Надо полагать, они и в Европе скоро откроют второй фронт. Небо начинает проясняться…