Олег Кириллов - Стремнина

— Ладно, я ушел… — Бутенко похлопал по карманам, достал пачку сигарет, ловко выхватил одну и зажал ее зубами. Сейчас Туранову показалось, что Павел Максимович начал уже приходить в себя. Цвет лица стал обычным, руки перестали дрожать. — Теперь я все понял, Иван. Все. Помощи мне от тебя ждать не приходится.

— Не юродствуй. Тебе пятьдесят лет. Иди в рядовые инженеры и докажи, что ты можешь. Заводов в Нагорске достаточно.

— Благодарю за совет. Могу тебе встречный дать. У тебя в приемной сидит некто Василий Иванович Касмыков. Жаждет с тобой повидаться. Имей в виду, ты уж с ним повежливей. В память нашей бывшей дружбы даю совет.

— Кто такой?

— Инженер из третьего цеха. Уже давно пора на пенсию. Едва я предложил такое — стал его самым лютым недругом. Понравилось сигнализировать по всем инстанциям. Система простая. Допустим, пишет о четырех позициях. Три — сплошная ложь, дичайшая, зато четвертый пункт выверен до грана. Проверяющие возятся недели две, трясут душу всему аппарату, а результат ясный. А Касмыкова не тронь — четвертый-то пункт правильный. Санкций к нему не применишь — зажим критики. Вот и ходит грудь колесом. Да ты еще поплачешь от него, Иван.

Он ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Вошла Клавдия Карповна, замялась у порога:

— Иван Викторович, к вам тут товарищ Касмыков Василий Иванович. С личным вопросом.

Видел Туранов, что хотела что-то еще добавить Клавдия Карповна, но замялась, оглянулась в сторону полуприкрытой двери.

— Зовите.

Вошел настороженный пожилой человек, выше среднего роста, с блокнотиком в руках, в потертом коричневом пиджаке. Сквозь очки глядели на Туранова остренькие темные глаза.

— Прошу вас, Василий Иванович. — Туранов указал на кресло у стола. Касмыков сел, оглядел кабинет, нервно усмехнулся:

— А меня ведь сюда не пускали, Иван Викторович. Сколько раз приходил — не пускали. Занят товарищ директор, говорили. А чем он занят, позвольте узнать? Бабами. Круглосуточно бабами и пьянкой. Как человек, на этом заводе проработавший шесть лет, могу заявить: располагаю фактами про развратную и недостойную жизнь бывшего директора Бутенко и полагаю, что он недостоин не только носить партийный билет, о чем я уже сигнализировал, но и к суду должен быть привлечен. Таким не место в нашем обществе.

— Я понял, Василий Иванович. Товарищ Бутенко уже не работает на заводе, и я думаю, можно уже забыть о вашем недовольстве им.

— Позвольте, Иван Викторович… Это как забыть? Он же живет в нашем обществе, морально воздействует на молодежь — наше будущее. Не-ет, я не согласен. Позвольте, я ваш тезис, так сказать, зафиксирую. Стенограмму я знаю, это всего лишь секундное дело.

Он наклонился над коленкой и черкнул несколько линий и знаков в блокнотике.

— Наша преступная снисходительность уже и так навредила. Сколько злоупотреблений числится за Бутенко. Если б вы знали… На машине служебной за триста километров ездил по личным делам. Это раз. Второе. Вы у него на даче были? Нет? Советую побывать. Дворец. Ну, с женой у него раздоры, это ясно.

— Я не понимаю, Василий Иванович, чем я могу быть вам полезен? Если вы считаете, можете обратиться в соответствующие органы… В милицию, скажем, или еще куда.

— Обращался. Товарищи к проверке отнеслись легкомысленно. Да-да.

— Извините, я тоже не понимаю, чем могу быть вам полезен?

— Чем? Бутенко еще с партийного учета не снялся. Его надо из партии исключить.

— Вот что, Василий Иванович… Я б посоветовал вам бросить это. Не хотите на пенсию идти — что ж, ваше дело. Работы на заводе много. Только кляузами заниматься нечего. Это недостойно человека и инженера. Засим позвольте вам сообщить, что у меня масса работы и плохо со временем. До свиданья.

— Ну-ну, — сказал Касмыков, вставая с кресла, — крутенько берете, Иван Викторович. Вам бы со мной не так, ох не так, Иван Викторович. Вам бы со мной повежливее, пообходительнее. Ладно, прощайте. А я поузнаю на досуге, может, и не зря вы так Бутенко защищаете. Может, как говорят, вкупе работали? А?

Он глянул на багровеющего Туранова, шутливо откланялся и выскользнул из кабинета.

Вот гнус. Да, кадры тут у Павла Максимовича расплодились. Ладно. Это чепуха, мелочь. О ней даже думать не стоит. Главное — работа. А все эти касмыковы пусть себе злобствуют, пусть пишут. Работа, работа и еще раз работа.

Для того чтобы все было хорошо, надо ввести новых людей. Кое-кто из ближайших помощников не тянет. Вот два дня назад сделал своим замом Евгения Григорьевича Седых. Десять лет командовал крупнейшим десятым цехом. Назначил его еще в первое свое директорство. Тогда Седых был долговязым пареньком с петушиным басом. Оказался отличным начальником цеха. Даже Бутенко, со своим пристрастным отношением к «турановским», не искал повода, чтоб его убрать в дни своего безраздельного хозяйничанья на заводе. Теперь Женя стал матерым мужиком с жесткой хваткой, и голос уже не ломался, и щеки не пунцовели при разговоре о нем. В одно верил Туранов: Седых любит и знает дело. Значит, не подведет.

Вчера вместе поехали на рыбалку. Сидели в кустах над речкой, гоняли комаров. Улов был мизерный, но зато поговорили. Хорошо поговорили. Прямо, без всяких. Только между единомышленниками мог быть такой разговор. И Туранов был им доволен.

— Я хотел бы, чтоб ты понял, — говорил Иван Викторович, — я пришел на завод, чтобы сделать то, что не смог сделать восемь лет назад. Любым напряжением сил. И забудь про все свои дела, кроме работы. Если думаешь, что зову тебя для того, чтобы ты на «Волге» шикарно катался — ошибаешься. Зову для того, чтобы вкалывать. Если готов к этому — вот тебе моя рука.

— Работы не боюсь, вы ж знаете, Иван Викторович. — Женя отмахнулся от надоедливого слепня. — Задачу понимаю так, что главное сейчас — людей поднять. Дать им заработок, дать уверенность, а, Иван Викторович?

— Правильно. А потом уже полегче будет. Сейчас основное — план вырвать. Тогда на завод по-иному везде смотреть будут. А сейчас мы просто отстающее предприятие, груз на шее и министерства, и области.

Уже седеть начал Женя, Евгений Григорьевич то бишь. Сколько ему? Тридцать два — тридцать три? Помнил его всегда с восторженно-улыбчивым выражением лица. Сейчас другое. На лбу — жесткие складки. Скулы крутые. Взгляд с прищуром, чуток настороженный. Взрослеют ребята. От жизни не одни коврижки получали. А может, и к лучшему? Ему ведь бойцы в помощниках нужны. На Женю положиться можно. Не подведет.

Еще бы ему человека три заменить среди ближних. Да где найдешь таких, какие требуются? Придется пока с имеющимися работать. И цеха не оголишь. Ему бы коренников в упряжь, а пристяжных хватает и так.