Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

Недоумение не сходило с лица Егорова, Виктор раздраженно выговорил:

— Ну, брось, брось! Не делай вид, что не понимаешь! — И тут же хмыкнул: — Да, старик! Такие дела!.. Впрочем… — Завьялов испытующе-укоризненно смерил однокашника, — все закономерно. В наше время подножки — отличное средство! Так, чтоб брык — и с копыт твой соперник!..

— Ладно! Кончай! — хмуро прервал Николай. — Давай ближе к делу!

— О! — восхитился Завьялов. — Это уже голос не мальчика! Если бы ты так и начал, я бы сразу понял, с кем имею честь! А то ведь подъехал ко мне так… эдак — он изобразил ладонью лавирующее движение.

Лицо Егорова оставалось непроницаемым, Виктор вдруг обреченно взмахнул рукой:

— Ладно, не злись! Сам я виноват… как всегда!

Снова они подсели к столу Завьялова, Николай протянул ему эскизы, лист упал на пол. Завьялов хотел было наклониться, но Егоров опередил, и он язвительно усмехнулся.

— Мы роняем…. — многозначительно протянул, — чтобы поднять! Не так ли?..

— Да уж ты поднимешь, как же! — буркнул Егоров, доставая эскиз и кладя на стол.

— Итак! — Завьялов удивленно вскинул брови и отчеканил: — Почему мы не можем согласовать замену панелей? Нет расчетов — раз! Панели ваши другого сечения — это два! Стало быть, все узлы примыканий — другие. По высоте ваши панели — больше, а значит, объем резервуара увеличится, ну и как следствие — изменится отметка либо днища, либо верха, чудес не бывает, так ведь?…

— Нет, не так, — главный инженер слегка наклонил голову, взглянул исподлобья Завьялову прямо в глаза, так что тот опасливо отстранился и коротко пропел: «Тра-ля-ля!» — Мне, Завьялов, пора уходить… к сожалению! Но могу тебе пообещать только одно: ваш институт согласует мне панели!

— Ни-за-что! — с таким удовольствием протянул Виктор, что невольно рассмеялся и возбужденно потер руки. От ощущения своего торжества его даже залихорадило. — Ты, Егоров, конечно, большой человек, но в данном случае все зависит от человека маленького. От Завьялова. Ты пойми: начальству некогда, поэтому все здесь на месте решаем мы — такие вот серенькие руководители групп, коим несть числа. Мы — как комары. Один комар — можно стерпеть, а много — это… бедствие! — Он дурашливо выпучил глаза, и Егоров с трудом подавил в себе желание врезать ему по уху. Так, чтоб от души. Он сказал:

— Ты, парень, преувеличиваешь. Все будет нормально, панели согласую!

— Нет, Егоров! Можешь поверить: нас нельзя победить потому, что мы неуязвимы. Вам, производственникам, можно приказать сделать невозможное и вы сделаете… А нам, мыслителям на зарплату, — ни-за-что! Ибо за спиной у нас — инструкции, СНиПы, нормативы — а это стена! Вон, видишь?.. — Виктор указал на стену, где висели две громадные полки с книгами и справочниками. — Это все — слово закона. А глава первая от Иоанна так и начинается: «Вначале было Слово!» Понял? А далее знаешь что там написано?.. Не знаешь… Такие дела, Егоров. Для вас, производственников, закона нет, и лепите вы все как хотите, а потом приходите к нам, чтобы согласовать халтуру.

Егоров тяжело поднялся, медленно оделся и так, в задумчивости, застыл.

У него как-то неожиданно сник гнев, и так вдруг стало ему жаль этого Завьялова… до пронзительности. Эти его бегающие глаза, нервные улыбочки, неловкие жесты… «Черт его знает, как оно все оборачивается! Ведь сами же говорим всю дорогу о чуткости, а за делами чуть ли не звереем и начисто забываем, что человека-то щадить надо. Да для чего дела-то, если разобраться?.. Для человека же!.. Ну ладно, допустим, что не подпишет он мне резервуар… все равно ведь выкручусь! А Завьялов этот, может, потому как раз и стал таким затравленным, что каждый приходит к нему, вроде меня, и давит. Так не все ж могут выдержать, оно ясно. Ведь чуткость как раз в том и состоит, чтоб слабака защитить! И сила — она тогда сила, когда человек сам тянет, а не за чей-то счет живет».

Завьялов же, видя вконец расстроенное лицо Егорова, тоже как-то сразу смягчился. Он бережно провел рукой по воротнику дубленки и, желая перевести разговор в более спокойное русло, спросил:

— Канадская?

— Австрийская, — отмахнулся Егоров. — Да мне этот кожух сто лет не нужен был! Жена у кого-то купила. Приезжаю из командировки, а она мне: вот тебе подарок! Ну куда тут денешься?..

Виктор резко дернул плечом и раздраженно перебил:

— Да брось ты!..

Ему было просто противно смотреть на этого увальня, которого, казалось, сама природа именно таким и создала специально для издевки над Завьяловым.

А Егоров, чувствуя довольно смутно, что опять он как-то неладно зацепил Виктора, решил тут же чистосердечно загладить вину, а может, и просто поддержать его, миролюбиво предложил:

— Слушай, Завьялов! А приходи-ка ты ко мне сегодня в гости! Я в гостинице «Москва», номер четыреста шестнадцать. Кстати, как у тебя дома?.. Ты женат?

Николай добродушно улыбался, и Завьялов уже начал было подтаивать, но в ту же секунду в нем взметнулась боль, в предчувствии которой он был с Егоровым постоянно взвинчен и насторожен, а вот теперь, когда попробовал расслабиться, она хлестнула его, отчетливая, так что ни спрятаться, ни защититься: лицо его Светланки и лицо Егорова в этой проклятой улыбке абсолютно одинаковы. Виктор прикрыл глаза и прислонился к стене.

— Ты что, парень, а?.. — обеспокоенно тронул его Егоров за плечо. — Тебе скверно?

— Да, старик… — Завьялов не мог поднять глаза и взглянуть на Егорова, потому что теперь уж он только и будет искать черточки Светланки в его губах, подбородке… С трудом произнес: — Я ночь не спал, устал… Ты вот что… Ты уезжай… Я тебе согласую панели, не волнуйся.

В лице Николая промелькнула какая-то тень, то ли подозрение, то ли удивление, он озадаченно произнес:

— Я думал, у тебя с сердцем…

«Не надо паники! — придержал себя Виктор, и тут же его буквально пронзила простая мысль: — Да ведь Егоров-то ничего не знает! Ровно же ничегошеньки! Он и вопрос-то глупый задал: «Ты женат?»…

Завьялов разудало тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и уже во все глаза рассматривал Николая.

— Ну так что? — развязно спросил он, снова испытывая чувство явной победы. А полное недоумение, так искренне отразившееся на лице Николая, только подхлестнуло его мысли. Ну какой же все-таки идиот этот Егоров! Он до сих пор не знает, что у Ларисы от него дочь. И что он, Завьялов, вот уже почти десять лет муж Ларисы и отец Светланки. Значит, Лариса так ничего ему и не сказала… Ну так она и не скажет, тут можно не волноваться, она — кремень. Особенно в таком деле. А они поженились, когда Егоров уже уехал… Ну да, все совпадает. И теперь, даже если Егоров случайно встретит Светланку на улице, они прекрасно разминутся и не узнают друг друга. Узнают — это в кино. В жизни такого не бывает. — Чтобы узнать, надо знать! Правда, Егоров? — опросил Виктор и нервно рассмеялся, чем окончательно сбил Николая с толку. Тут же мысленно объяснил ему: «Егоров! Ты — типичный производственник! Ты слишком обыкновенен и прямолинеен. Ты, например, даже представить себе не можешь, каким я стал комиком! Сколько лет мы не виделись? Много, да? Ну так вот! В твоей бесцветной жизни так все было легко, что ты просто не знаешь, как это можно превратиться в комика. И никогда не узнаешь! Все! Будь здоров, старик! В гости я к тебе не приду и панели не согласую! Ну, посуди сам: вы там халтурите, а мы — согласовывай! Нет, так не бывает!»