Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

Впрочем, может, никакого абсурда здесь нет?.. Афродита — богиня красоты… и миф-то красив, а?..

Да, чуть не забыл! На фотографии № 14 никакого Приама, Гекубы и Париса нет. Это просто родители Игоря сфотографировались на курорте со своим сыном на фоне памятника Ломоносову. Светило яркое солнце, — очевидно, был полдень.

Фотография № 15. Игорь в военной форме с автоматом. Принимает присягу. Лицо у него торжественное и ясное. Этой присяге он не изменит. Если б он был способен изменить, его лицо здесь было бы каким-то другим. Каким — не знаю, но другим.

Виктория уже вышла из больницы и держится молодцом. Только и говорит, что о моей женитьбе. Я понимаю, ей меня жалко. У меня созревает мысль пригласить ее в ресторан. Это будет предательством по отношению к Игорю?..

Нет, серьезно. Вот мы с ней как-то там договоримся и просто, без всякого там чего-то, пойдем в ресторан, а?..

Я как раз об этом и думал, когда после многих попыток выбросить из головы мысли о Виктории вдруг пришел к выводу гениальному: если ты не в состоянии чего-то сделать, так ты этого и не делай. Таким образом, сдерживать себя стало делом факультативным, а жить сразу стало легче. Ну вот, Виктория. Прекрасно. Что дальше? И оказалось, что дальше ничего. Виктория как Виктория — жена моего друга, очень все замечательно.

Я курил в углу нашего коридора и не заметил, как ко мне подошел Игорь. Он уже стоял и улыбался, когда я его обнаружил рядом.

— Вслух начал разговаривать сам с собой? — спросил он и посоветовал: — Можешь со мной поговорить. Я тебе даже отвечать буду.

— Да понимаешь… — повинился я, — у меня это недавно появилось. Раньше не замечалось.

— А мы с Викой тебя вчера вспоминали…

— Вот за это спасибо! Приятно сознавать, что о тебе есть кому вспомнить.

— Пришла вчера одна ее подруга, посидели, выпили чуть-чуть, и Вика стала о тебе рассказывать. Так, знаешь, с отношением… она ж умеет! Словом, после такой рекламы девушка уже хочет выйти за тебя замуж.

И вот тут меня так вдруг залихорадило, что я извинился, сказал, что у меня срочное дело, о котором я только сейчас вспомнил, и бросился в свою комнату звонить Виктории на работу.

— Володя?.. Что случилось… — Удивление, конечно, совершенно искреннее, никогда я ей не звонил, да и с чего бы мне звонить?..

— Понимаешь, Вика… мне надо тебя увидеть…

— Ну, пожалуйста, приходи хоть сегодня!

— Н-нет… Лучше бы где-нибудь в городе…

— А что случилось? Что-то серьезное?..

Встретились мы в этот же день возле метро. Она опоздала на десять минут, но я забыл ей сказать об этом, потому что очень обрадовался, увидев ее. И тут же категорически заявил, что если она мне друг, то должна помочь. И нажал:

— Так ты друг?

— Ну-у… допустим, и я, и Игорь…

— Да при чем здесь твой Игорь! — заорал я, и она согласилась.

— В общем, ни при чем, конечно… — Виктория даже рассмеялась и принялась довольно загадочно меня рассматривать — так, что я чуть не потерял главную мысль.

— Вика, я очень прошу тебя об одном…

— Ну?..

— Пойдем в ресторан, а?..

Она пожала плечами, потом догадалась:

— И там ты мне расскажешь, чем я могу тебе помочь?..

— Н-нет, но.. В общем, это и есть моя просьба.

— Только и всего?.. Сейчас, что ли?..

Пока мы ждали, когда подойдет к нам официант, я развлекал Викторию содержательной повестью о производстве бумаги. Мне казалось поразительным, что изобрели ее в Китае еще до нашей эры. Сначала бамбук резали и разминали, затем это месиво разводили водой, добавляли клей и отливали в форму. Потом форму трясли, вода уходила, получался лист. Его клали под пресс между слоями сукна и сушили.

Виктория нетерпеливо спросила:

— Ну где же твой официант?..

Я обиделся:

— Ты думаешь, он знает о производстве бумаги больше?

Виктория даже не расслышала, она уже кому-то улыбалась и махала рукой. Оказывается, за каким-то там столиком у нее объявился знакомый. Он, кстати, уже спешил к нам так, словно знал о производстве бумаги больше всех.

Они расцеловались с Викторией, и она представила его:

— Мой друг Сережа. Замечательный альт-саксофонист.

Меня, я понял, рекомендовать никто не собирался, поэтому я произнес сдержанно:

— Владимир Москалев — замечательный руководитель группы из проектного института.

Альт-саксофонист пожал мне руку и хорошо так подмигнул, будто оценил мою сдержанность.

У него было жесткое сухое лицо, ястребиный нос и прямой выразительный взгляд: «Ну-ну, замечательный руководитель группы! Пока ты мне нравишься!» И тут он так озабоченно справился о здоровье Виктории, что меня передернуло. Какого черта он лезет в дела, которые касаются только нас с Игорем! Но она рассмеялась и потрепала его по плечу. Противный, надо сказать, был жест. Слава богу, он быстро вернулся туда, к своим, но обещал не забывать и нас. Вот ведь как трогательно!

Прилизанный молодой человек в красной униформе из кримплена бездарно объявил в микрофон:

— Дорогие друзья, наш а-а-арке-са-тар а-начинает свою работу!

Виктория так зачарованно слушала их дежурное заезженное «начало работы», что я взял ее за подбородок и повернул к себе:

— Очнись, дорогая! Я сейчас расскажу тебе такое, что заткну этот их оркестр… куда-то далеко!

Она ударила меня по руке и презрительно усмехнулась. И тут я понял, что она согласилась пойти со мной в ресторан из жалости. Ну что ж! Есть чем утешиться: значит, не такой уж я скверный человек, если замужняя женщина еще считает возможным меня пожалеть!

Подошел официант, мы ему заказали там всякое, чтоб он не глядел на нас волком, и я продолжил:

— Я расскажу тебе то… что ни одна душа еще не знает… Только тебе и расскажу, а больше никому… Или некому… как хочешь…

Она смотрела на меня недоверчиво еще, но интерес в ней уже жил. Правда, я сам глядел на нее умоляюще… Но ведь и оркестр играл.

— Ну давай! — Она, ей-богу, подмигнула мне.

— Но сначала я должен дать какие-то общие пояснения…

— Давай общие, — разрешила она и приготовилась слушать.

Я откашлялся, поднял голову и хорошо поставленным деревянным голосом произнес первую, самую сложную фразу:

— С незапамятных времен… У великих олимпийских богов никакой Истории не было…

Виктория удивленно подняла брови и посмотрела на меня как на идиота. Я попросил ее никак на текст не реагировать, потому что я собьюсь, а тогда уж ничего спасти не удастся… ну и ни о каком состязании с оркестром не будет и речи. Она все поняла и одними глазами пообещала благоприятствовать мне. То ли ей нравились совершенно безумные трюки, то ли вид у меня был очень глупый, не знаю, что сыграло главную роль, но Виктория вдруг в одно мгновение превратилась в идеального слушателя, а тем самым и в меня вселила дух великого исполнителя. И я говорил далее (что, в общем-то, при других обстоятельствах просто немыслимо) шесть минут без единой заминки.