Илья Миксон - Святое дело

Встретил я недавно одного бывшего сослуживца, вместе в Иркутске служили. Куда только не пытался поступить! И в артиллерийскую академию пробовал, и в транспортную, и в химзащиты. Потом удалось, зачислили в юридическую. Получил диплом, а толку? Не понравилась ему деятельность следователя. Поступил заочно в академию Фрунзе. С отличием окончил, теперь в оперативном отделе работает. Доволен. А сколько трудов зря положил, сколько денег народных пустил на ветер? Конечно, знаний лишних не бывает, а только жизнь наша такая короткая, и так в ней сделать много нужно, что самое верное — посвятить себя одному делу. Единственному и главному, без которого и труд в тягость, и сердце покоя не знает. Ну-ка, загляните в себя: инженером хотите быть или просто скучно в Пятидворовке?

Краснов искоса взглянул на ромбовидный академический значок и вдруг упрямо сказал:

— Вы же окончили академию, товарищ полковник. И я хочу учиться.

Но Родионов оставил вызов без внимания.

— Учеба дело хорошее. Грош цена молодому офицеру, который не думает о своем росте. Но академия… Сложная это штука, Павел Алексеевич. И я ведь когда-то был таким, как вы. И все мне казалось простым, ясным и понятным. А с академией у меня интересные воспоминания связаны.

Вначале Краснов слушал рассеянно, но потом рассказ полковника заинтересовал его и увлек.

Родионов расхаживал по кабинету, затем сел рядом.

— Когда нам объявили на совещании о наборе в академию, мне жаль стало, что придется расставаться с полком, уехать из Иркутска, где началась моя самостоятельная командирская служба. А в том, что уеду, сомнений не было! Да, давно это было…

Родионов улыбнулся, качнул головой.

— В тот же вечер написал рапорт, а на следующий день мой командир батареи Зыков направил его дальше. Прошло два дня. Ответа нет. На третий не выдержал, сам пришел в штаб. Адъютант был моим хорошим приятелем, и я надеялся через него все узнать. Поверите, — впрочем, сейчас у вас самого такие мысли! — мне тогда казалось, что решается вопрос: «Быть или не быть?»

Поздоровался с адъютантом, а он говорит:

«Вот хорошо! Я только собирался вызывать тебя».

Принес серую папку, сел рядом и бесчувственно, медленно раскрыл ее. И увидел я на моем рапорте размашистую резолюцию, наискось, красным карандашом. Прочел и ничего не понял. И слов-то всего два: «Отказать, молод».

«Прочел?»

«Погоди! — заволновался я. — Дай разберу».

«А чего тут разбираться? Отказать — и точка», — добил меня приятель.

Кровь отхлынула от головы, потом чувствую — снова покраснел, как индюк. А тут еще адъютант подзадорил:

«Хочешь, наверное, объясниться? Ну шагай. Погоди, только доложу».

Что творилось в моей душе в те минуты! Буря!

Родионов засмеялся. Невольно улыбнулся и Краснов.

— Это мне сейчас смешно, а тогда я считал себя обиженным, униженным и еще неизвестно каким страдальцем. Командир полка казался мне по меньшей мере закрытым шлагбаумом на жизненном пути!

И вот вхожу я в кабинет. С кем-то разговаривает по телефону. У стола — начальник штаба с документами, жестом показал мне на диван. Я остался на месте, но он показал вторично и нахмурился. Пришлось сесть.

Окончив телефонный разговор, командир занялся с начальником штаба. Только после его ухода мы остались одни. Кто-то еще хотел войти, он приказал обождать в приемной и повернулся ко мне:

«Прибыл, стало быть».

Я вскочил с дивана и отрапортовал. Понятно, за это время остыл немного, но намерения остались по-прежнему воинственными.

Командир улыбнулся и откинулся на спинку кресла:

«Знал, что придешь. Не мог не прийти».

Медленно провел рукой по знакомой серой папке, вскинул на меня глаза и сказал:

«Обиделся на старика… Обиделся…»

У Краснова было такое чувство, будто укор относился лично к нему. Он осторожно покосился на полковника, но тот, весь отдавшись воспоминаниям, казалось, не замечал его.

— Мне стало не по себе. Легко разгадали мое состояние. Я промолчал.

Командир встряхнул головой и, резко поднявшись из-за стола, отчеканил:

«Хорошо, что пришел. Ну-ка, садись на мое место».

Я сразу не понял.

Он повысил голос:

«Садись! На мой стул садись… Так. Теперь представь себе, что ты командир полка. Да-да, командир полка. Надобно тебе решать вообще-то множество вопросов, но ты разберись пока, для примера, с этой папкой. Не гляди, что она серая. В ней судьбы людей, живых людей! Отличных, замечательных командиров; как говорят, сыновей твоих. Вот и решай, командир-отец, их судьбу. Решай, а я посижу, отдохну».

Взял со стола табакерку, уселся на диван и принялся набивать трубку.

Я, понятно, оторопел от такого оборота дела, но размышлять было некогда. Раскрыл папку. В ней лежала тоненькая стопка бумаги. На первом листе прочел:

«Прошу направить меня на учебу в академию. Это моя заветная мечта. Надеюсь, что, получив высшее образование, смогу принести больше пользы любимой Родине».

«Зыкова рапорт? — спросил командир. — Стоящий! Орденом награжден. Пошлем в академию?»

Он спрашивал меня с таким серьезным видом, будто от меня и в самом деле зависела судьба Зыкова.

«Пошлем», — ответил я твердо.

«Согласен, — утвердил он мое решение. — Дальше».

Семь рапортов моих однополчан, желавших учиться, переложил я из папки на толстое стекло письменного стола командира полка.

«Пошлем?»

«Пошлем», — отвечал я не колеблясь: все кандидаты, безусловно, заслуживали чести поехать в Москву, в академию.

И вот передо мной остался один листок, последний, мой рапорт.

«Пошлем?» — не изменив тона, спросил.

«Пошлем», — ответил я тихо и посмотрел прямо в глаза своему командиру.

«Тоже считаю, что можно послать, — согласился. Я видел, что он не шутит. — Клади в общую стопку. Так… Хороших людей отобрали, стало быть, достойных? — И сам же ответил: — Достойных! Только помоги ты мне теперь вот в чем. Сколько мы наметили кандидатов? Восемь? А кого пошлем в Москву из этих восьми? На наш полк дано одно место».

— Тогда был такой порядок, — пояснил Родионов. Краснов кивнул, сейчас он забыл о собственном рапорте.

Родионов долго молчал, улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям. Не терпелось узнать, чем же закончилась вся эта история.

— И мы решили тогда — откомандировать в академию моего командира батареи, Зыкова Ивана Корнеевича, как самого достойного. Вот, собственно, и вся моя «академическая история», — вздохнул полковник и улыбнулся. — Академию я закончил уже позже.

— Как же мне быть? — тихо спросил Краснов.

— Вам?.. Я бы советовал послужить еще годик-два. Никакая академия не заменит жизненного опыта. Никогда!

— Разрешите идти?

Родионов подошел к столу, взял листок с рапортом и отдал его.