Илья Миксон - Святое дело

Увидев Шахова, комбат протянул жесткую ладонь и сразу заговорил о деле:

— Рейхстаг, как известно, взяли. Берлин — тоже. А мы завязли тут, — он постучал по карте искалеченным, без фаланги, пальцем, — в этом занюханном городишке!

Шахов не согласился: город никакой не занюханный, большой европейский город. Разрушенный изрядно, но…

Но комбат продолжал свое: лейтенант возразил только мысленно.

— И застряли тут из-за «кукушек»! Или как их там… На финской «кукушками» называли. Так вот, всю недобитую тварь надо ликвидировать. Тем более, действуют не психи-одиночки, а специальный эсэсовский батальон. Из-за них и другие в плен не идут, боятся. С чердаков и подвалов свои же автоматами косят.

Твоей роте отводится этот район, — укороченный палец очертил на плане города овал. План, как узорчатая скатерть, покрывал весь столик. — Двое, самое большее — трое суток, и доложить, что все чисто. Ясно?

«Вот тебе и героическое боевое задание!» — уныло подумал Шахов.

— Разрешите узнать, а другие?.. — ревниво спросил он.

— У других своя задача, — перебил комбат и грозно потребовал: — Прочесать все снизу доверху и с боку на бок! Чтоб ни одного гада не осталось! В плен или… — укороченный палец согнулся, нажав на воображаемый спусковой крючок. — Ясно?

— Что же мне, за каждым фрицем целой ротой гоняться?

— Чего-чего? — Комбат медленно поднялся над столом; на голову упал луч заходящего солнца, и лейтенанту на миг показалось, что глаза комбата, тоже рыжие, огнем горят. Комбат поправил сползшую портупею и отчеканил: — За каж-дым. — Потом сел и убежденно добавил: — Если хоть одна фашистская гнида уцелеет, опять расплодятся. Ясно, лейтенант?

— Так точно, — по-уставному отрапортовал Шахов, но в голосе его осталось недовольство и разочарование.

Прикрыв за собою дверь, Шахов помедлил и с ненавистью двинул плечом манекен.

— Понаставили тут всяких!..

Голая муляжная женщина качнулась, но часовой успел удержать ее за негнущуюся руку.

Возвратившись в роту, Шахов раскрыл планшетку, где за потертым целлулоидом лежал план города, достал блокнотик и стал планировать операцию. Отведенный район он разделил на три, по числу взводов. В свою группу Шахов включил солдат из разных взводов. Из второго взял Мухинцева и Ремизова. Главным образом потому, что запомнил обе фамилии.

Объявляя боевую задачу, не преминул высказать свои знания личного состава:

— Дело ответственное и опасное. Ворон не ловить, на ходу не спать! Ясно, Муханцев?

— Мухинцев, — с достоинством поправил Мухинцев. «Портрет Ивана Степановича Мухинцева как-никак на городской Доске почета висит. Висел…»

— Ну, Мухинцев. Все равно не спать!

И они не спали почти двое суток — солдаты и лейтенант Шахов.

Стоило лишь подумать об отдыхе, как тотчас, будто по злому, коварному волшебству, поблизости трещала, захлебываясь, автоматная очередь, или сухо гремел пистолетный выстрел.

Уже, наверное, не осталось ни одного дома, ни одной обгоревшей коробки, ни одной развалины, где группа лейтенанта Шахова не облазила все подвалы, лестницы, чердаки, квартиры, кочегарки, каждый закуток, подозрительную трещину, нишу, нору — «все снизу доверху и с боку на бок». Трех «кукушек» сняли автоматами, пятеро сами в плен сдались, а стрельба нет-нет и опять вспыхнет.

Люди обшарпались, посбивали сапоги, пропылились, вымотались.

Шахов, давно оставив честолюбивые мечты, хотел только одного — спать. И когда к исходу вторых суток наступило желанное устойчивое затишье, Шахов собрал роту. Отбой.

Не осталось сил добираться до батальона, заночевали в ближайшем подвале. Воздух был спертым, удушливым — особый, неистребимый запах чужого логова, но никто не обращал на это внимания. Все залегли спать.

Один Мухинцев остался бодрствовать. Лейтенант назначил его в первую смену. Не потому, что Мухинцев провинился или устал меньше других, — так вышло.

— Наряд, — сказал лейтенант, еле ворочая языком. — Первая смена — Мухинцев, вторая… — Тут лейтенант замолчал, пока не вспомнил вторую фамилию. — Вторая смена — Ремизов.

Борясь с тяжелой дремой, Мухинцев сперва долго и безостановочно вышагивал перед входом в подвал, затем стал думать, как придет домой. Пора уже и о подарках позаботиться.

Нюра давно по часам вздыхала. В июле причиталась премия за полугодие, и Мухинцев втайне решил купить часики марки «Заря». Очень удачно выходило, как раз ко дню рождения. А тут война…

Свои, «кировские», переделанные из карманных на наручные, Мухинцев сберег, через весь фронт пронес.

Мухинцев снял левую руку с автомата, сдвинул небритым подбородком рукав гимнастерки и взглянул на часы, большие и маленькие. Неделю как носил на руке двое часов — «кировские» и «Зарю».

«Зарю», так уж вышло, Мухинцев отобрал у немецкого офицера, когда пленных конвоировал на сборный пункт. Вообще Мухинцев никогда не занимался этим, но тут сам немец был виноват. Подошел и требует:

— Надо приваль!

— Некогда мне с вами привалы устраивать, — отказал Мухинцев. — Мне еще обратно до самого Урала надо топать.

Офицер поднес к глазам Мухинцева часы.

— Надо приваль!

Кровь ударила в голову, когда Мухинцев увидел эти часы на руке немца.

— «Заря», — протянул Мухинцев. — Наша, русская «Заря»!

— Русиш, да. Карашо! — похвалил немец. — Шмоленск.

— В Смоленске, говоришь! А ну, снимай, сукин сын. Снимай, говорю!

Офицер сразу утратил гонор. Вспомнил, видимо, что он у Мухинцева в плену, а не Мухинцев у него. Униженно улыбаясь, отдал часы и поспешно затерялся в колонне. И о привале забыл…

Нюра, считай, уже с подарком была, а что Вовке и Лене привезти — ума не приложить.

В конце концов Мухинцев пришел к мысли, что накупит гостинцев в Москве, при пересадке.

Время смены вышло, только сон давно отлетел, и хотелось еще о своих вспомнить, о заводе подумать. Работы предстоит по самую маковку, придется все переналаживать обратно для мирной жизни. Дело это не простое. Обмозговать надо как следует.

«Ладно, — решил Мухинцев, — пусть Ремизов отоспится, а я уж после завтрака придавлю всерьез».

В пятом часу вышел наружу лейтенант Шахов.

— Тихо, Мухинцев? — спросил он и, отойдя на несколько шагов, повернулся спиной.

Мухинцев дождался, когда лейтенант опять стал к нему лицом, и доложил:

— Тихо.

Лейтенант зябко передернул плечами.

Тоже привычка! Как у Вовки. Бывало, перекупается, мальцом еще, а потом отряхивается, что утка на берегу…

Нюра писала — ни одной утки не осталось, и куры повывелись. Придет Мухинцев домой, непременно заведет. Что за дом без птицы и огородика в палисаднике! Из-за этого всего он и квартиру на жилмассиве не взял, остался в поселке. Хоть и порядком трамваем на завод добираться, зато вернешься домой как домой. И лучок свежий прямо с грядки, и яйца еще тепленькие.