Илья Миксон - Святое дело

Нетерпеливое, до зуда в ладонях, ожидание далеких выстрелов. А танки — вот они, видны черные жерла пушек.

«Уменьшить, уменьшить прицел! — с огорчением понял ошибку Алхимов. — Меньше на два, нет — на три деления. В самый раз…»

Перелет! Что и следовало ожидать. С учетом упреждения, времени на передачу и выполнение команд до танков будет… Ничего уже не будет: цель и наблюдатель совместятся в «яблочке». Идеальный случай для стрельбы с закрытых позиций. Такой случай рассматривается только в классической теории. Наблюдатель в «яблочке» — уже не стрельба по вражеской цели. Не только по цели. Это — огонь на себя, самоубийство. Или — самопожертвование.

О такой смерти мечтал, наверное, Леонтьев… Почему он вдруг вспомнил о несчастном?.. Можно торжественно, последний раз в жизни скомандовать: «Огонь на меня!» Умереть «с музыкой», как говорил… Почему опять Леонтьев?

— «Волга» на связи, командир, — доложил радист.

— Прицел меньше три! Огонь!

На лобовой броне танка, замыкающего ромб, черное пятно. Алхимов давно обратил на него внимание…

— Передал, командир.

Все-таки ты не один, с тобой еще двое. И бой не окончен.

— Сматываться! За мной, бегом!

Они отбежали метров тридцать и свалились в полуразрушенный ход сообщения. Тугая волна ударила в спины, столкнула вниз, уберегла от смертельного веера осколков. Лишь что-то больно вдавилось в живот и бедро. Нет, не ранен, камень, вероятно. Ну что?

Танки, все тринадцать, — на ходу, а несколько бронетранспортеров отстали.

— Прицел меньше…

— Сейчас… командир… — Радист никак не отдышится. Алхимов только сейчас и мгновенно увидел, какой он пожилой, старый, этот радист. И напарник его. Оба полуживые от непомерного для такого возраста физического напряжения. Он, Алхимов, моложе раза в два и то…

Алхимов подсел к рации, отстранил солдата.

— «Волга», «Волга»! Как слышите? Я — «Днепр».

Насколько удобнее и проще самому держать связь. И время экономится.

— Прицел меньше… Огонь!

В сиротском, по грудь, окопе долго не усидеть, и танки уже рядом.

— За мной, бегом!

Радиостанцию он взвалил на себя, но старики и налегке едва поспевали. Отстали безнадежно или проскочили дальше в сумятице, когда он залег под бугорком с орешником. Может, ранило, убило: снаряды огневых налетов дивизиона взрывались не только среди немцев. Координаты ведь общие, на карте и на местности.

— «Волга», «Волга», я — «Днепр»…

То был самый острый и самый обидный момент. Алхимов лежал в яме из-под ели. Ее вырвало с землей и корнями, как выворачивает деревья ураган. Поверженное могучее дерево простерлось метров на двадцать, косо вздыбив метровое сплетение земли, корней, травы вокруг комля. Толстый шершавый ствол с густой хвойной кроной и зонт выворотка лежали поперек пути атакующих. Издали заметив преграду, танки отвернули в сторону. Бронетранспортерам и подавно не одолеть было такой препоны. И они обтекали ее.

Ель значилась на картах — Алхимов точно это помнил — отдельным деревом. Прекрасный ориентир для минометчиков и артиллеристов. На рабочей карте батареи ему присвоили номер. Ориентир № 8.

Они лежали бок о бок, сраженная на посту вековая ель и гвардии лейтенант Алхимов. Лежали в центре танковой дуги: оба крыла ее грозили сомкнуться в кольцо. Как тогда, у Оредежи… Опять в поле зрения бинокля танк с темным пятном под башней. Не пятно это, а эмблема — голова зверя с окровавленной пастью!

Вот что встревожило память, отчего смутно, подсознательно всплыл бедный Леонтьев. Опять это ненасытное страшное чудовище.

Ничего, ничего, теперь не уйдешь!

Внутри все горело, клокотало, а голос был неестественно спокоен:

— «Волга»! Цель — ориентир восемь!

— Цель — ориентир восемь, — повторил далекий штабной радист.

— Да-а, — удостоверил верность приема команды Алхимов. — Пять снарядов!

— Пять снарядов…

— Да. Беглый!

— Беглый… — голос радиста звучал как из другого мира, куда Алхимову даже теоретически не было возврата.

— Да. Натянуть шнуры!

Теперь выждать, не торопиться. И не опоздать. Не дай бог — опоздать!

— Натянуть шнуры, «Волга»!

— Готово…

Алхимов быстро оглянулся, словно мог увидеть отсюда своих солдат у пушек. Командиры орудий вскинули над головой невидимые клинки. Рубанут наотмашь: «Огонь!» Наводчики дернут уже натянутые боевые шнуры: «Выстрел!» Дульные тормоза с жаберными щелями полыхнут багровой вспышкой, мгновенно отскочат массивные стволы. Замковые откроют затворы, и дымные гильзы, звеня и приплясывая, отлетят к станинам. А стопятидесятидвухмиллиметровые гранаты уйдут в зенит и низвергнутся с неба на цель — ориентир восемь.

Танки все ближе, ближе. И тот, с черным ягуаром. Еще немного, в самое «яблочко» чтоб…

— Огонь!

И съежился, вжался в рыхлый грунт. Отбегать было некуда. Вокруг танки.

Ударная волна толкнула в круглый парус выворотка и сдвинула ель, словно пытаясь поднять ее. Алхимова накрыло толстым защитным слоем земли и корней.

Пять залпов — два с половиной центнера тротила и стали рухнуло на пятачок земли. Алхимова будто раскачивали за руки и за ноги, били головой в медный колокол. Мутилось сознание, в груди колыхалась тошнота, сумасшедший грохот и звон колошматили в барабанные перепонки. И — плотная тяжесть сверху, от которой нечем дышать.

Давясь дурнотой, задыхаясь, Алхимов с трудом выбрался из-под завала. Он жадно глотнул прогорклый воздух, отравленный дымом взрывчатки, закашлялся до спазм в животе, а отойдя немного, протерев запорошенное лицо и глаза, заплакал от обиды и злости.

Тринадцать танков, воссоединившись за поваленной елью в боевой ромб, лязгали, ревели, стреляли уже позади, за спиной. Но бронетранспортеры отстали. Огонь дивизиона оторвал пехоту, оторвал! Две машины валялись вверх днищем, из третьей выворачивался, ввинчиваясь в мутное небо, черный смерч. Уцелевшие автоматчики, что еще несколько минут назад строчили из своих «шмайссеров», драпали к лесу. Остальные, не потерявшие хода машины откатывались назад. Нет, дивизион не впустую выпалил шестьдесят снарядов. С танками, отрезанными от пехоты, легче совладать, легче…

Над полем висело бурое облако. Алхимов перебежками двигался к последнему рубежу. На пути танков лежал овраг — заготовленное природой противотанковое препятствие. Они остановятся, задержатся. По движущимся танкам попасть непрямой наводкой — редкостная удача. А бить надо наверняка. Там, у оврага, он доконает их, ненавистные до черных кругов в глазах фашистские танки. Ничего, ничего!..

Невысокий, юношески хрупкий, придавленный железной коробкой рации, полуоглохший лейтенант бежал к оврагу. Откуда только и силы брались! С раннего детства, босого и голодного, втянулся в работу. Щуплое на вид тело было крепким, жилистым. Потому и живучий, выносливый такой. Однако всему есть предел, а он уже был за своим физическим пределом. Но что физическая сила, как не верхушка, маленькая, зримая часть айсберга человеческого духа. Неопределимый в обычных условиях генератор энергии, богатырский аккумулятор, питающий мышцы солдата в бою.