Илья Миксон - Святое дело

Время от времени овчарка отрывалась от еды и поглядывала вверх, как-то странно наклоняя голову набок.

— Кушай, Сапер, кушай, — приговаривал хозяин. Сам он не притронулся ни к чему и только курил.

Дождь затих так же внезапно, как и начался, серая бахрома его быстро отступала в море. Снова блеснула молния, но уже далеко, и звуки грома долетели отголоском дальних взрывов.

Грозовая туча уходила все дальше и, уплотняясь, будто упершись в горизонт, густой фиолетовой массой залегла вдали.

К террасе подошла женщина с мальчиком лет шести-семи. Он понуро остановился поодаль, а женщина, поискав кого-то глазами, вошла в павильон и присела к столику хозяина Сапера.

— Опять за старое, — сказала женщина. Каждое слово, произнесенное хотя и очень тихо, доносилось отчетливо. — Постыдись людей. Позоришь меня. — Голос звучал спокойно и бесстрастно. — Прекрати эту гнусность. Немедленно. Заправь галстук. Застегнись.

Я слышал, как она встала, резко отодвинув стул на металлических ножках, и пошла, тяжело стуча каблуками по кафельному полу.

Торопливо выпив содержимое рюмки, мужчина, не закусывая, наклонился к овчарке:

— Кушай, Сапер, кушай.

Но Сапер только виновато прижался к его ногам. На синих штанинах остались пыльные серые пятна с приставшими рыжими ворсинками.

Мужчина разломил бутерброд, меньшую часть съел сам, а большую протянул на ладони овчарке. Она приняла угощение.

Приблизился официант, издали наблюдавший всю сцену, и молча положил на стол счет. Мужчина подал деньги и направился, прихрамывая, к выходу. Овчарка последовала за ним. Она была рослой, почти по пояс хозяину, с могучими, крепкими лапами и большой красивой головой. Правый глаз ее был закрыт. Мужчина с овчаркой свернули за угол и скрылись из виду.

Что-то необычное было в этой странной паре.

— Откуда у собаки такое имя — Сапер? — заговорил я с официантом. Судя по всему, он знал многое о мужчине с овчаркой.

Глаза пожилого, немало повидавшего человека внимательно посмотрели на меня.

— Это верно, Сапером зовут. — Все, что он сказал мне. Тогда.

Через несколько дней я покидал станцию Залив. Обычно на запад отсюда уезжали через Владивосток, но я решил садиться в Заливе на проходящий.

На станцию пришел загодя и спустился к морю. Там, на одинокой скамье, я и встретился вновь с пожилым официантом Ефимом Михайловичем Аплачкиным.

Низко над морем ярко блестела Венера. Мерцающее дымчатое отражение ее пересекало гладь залива, как дорога. Аплачкин смотрел на эту звездную дорогу, когда я присел рядом и поздоровался. Не поворачивая головы, он молча кивнул в ответ. От папиросы отказался, а когда я прикуривал, взглянул на меня и узнал.

— Это вы тогда о собаке спрашивали? Сапером зовут, Сапером, — сказал, будто продолжая только что прерванный разговор. — А хозяина ее — Чемерисом, Виктором Ивановичем Чемерисом. Из военного санатория он. И жена его, Инна Петровна, тоже там служит, врачихой.

Впоследствии рассказ Аплачкина дополнил сам Виктор Иванович Чемерис, поэтому я передам не совсем обычную историю о Сапере не только словами Аплачкина.

Первый муж Инны Петровны погиб в море. Может быть, поэтому Инна Петровна вторично вышла замуж за человека, не связанного ни с морем, ни с небом. Ему были заказаны даже дальние дороги: он ступал по земле ногой и протезом. В санатории Виктор Иванович Чемерис работал начальником квартирно-эксплуатационного отделения. Должность соответствовала его профессии. Чемерис окончил строительный техникум, в войну был сапером. На фронте Чемерис и повстречал рыжую овчарку. Впрочем, сперва она была грязным рыжим кутенком, отбившимся от матери и хозяев. Солдаты саперной роты нашли его в развалинах дома в Сталинграде. Щенка отнесли в овраг, к кухне, накормили, приласкали, и он так и прижился в роте.

Долгое время солдаты называли щенка как кому вздумается. Безыменный пес, заслышав перезвон котелков, стремглав бросался к кухне, усаживался в сторонке и терпеливо ждал, пока растает веселая очередь и повар вывалит на какую-нибудь дощечку или просто в снег добрую порцию пшенной каши с мясными консервами.

Однажды в обеденный час пришел командир взвода лейтенант Чемерис, высокий, плечистый, с рыжеватым чубом, выпиравшим из-под серой ушанки.

Ремень со звездной латунной пряжкой перетягивал зеленый ватный костюм, сбоку плотно прилегал пистолет в коричневой кобуре.

— А этого сапера почему не кормят? — весело спросил Чемерис. Все рассмеялись и принялись наперебой звать пушистого щенка: «Сапер, давай в очередь», «Тащи котелок, Сапер!».

— Где его посудина? — обратился Чемерис к повару.

Аплачкин развел руками:

— Нету. Да и не полагается, не полагается возить при кухне собачью миску.

— Не полагается? Ну что ж, сам буду носить, — сказал Чемерис и поставил перед черным влажным носом овчарки свой круглый котелок: — Кушай, Сапер!

С той поры за собакой и закрепилась кличка Сапер, а лейтенант Чемерис стал ее признанным хозяином.

Сапер ходил за Чемерисом повсюду, спал в его землянке и вместо ординарца выполнял мелкие поручения: подавал сапоги, которые Чемерис по укоренившейся привычке сбрасывал с ног в разные стороны, носил газеты, а потом и письма. Стоило в расположении роты появиться почтальону, как Сапер низкой, стелющейся рысью бросался к нему навстречу и, нетерпеливо поводя вытянутой мордой, ждал письма для своего хозяина. Почтальон, требовавший от счастливых адресатов: «А ну, дай кусочек самодеятельности!», заставлял и Сапера отрывать от земли передние лапы, когда на имя лейтенанта приходило письмо.

Чемерис вырос в детдоме и письма получал только от жены, с которой справил шумную свадьбу за неделю до начала войны. Женой его стала бывшая соученица по техникуму. Она так и не приехала к нему в Кишинев: началась война.

Письма от жены приходили раза два в неделю, и Сапер радовался вместе с хозяином.

Чемерис уже командовал ротой, когда Сапер стал все реже и реже приносить белые конверты. Затем переписка и вовсе оборвалась. Напрасно огромная рыжая овчарка с белыми пятнами на груди и лапах вытягивала свое сухое, мускулистое тело, просяще и тоскливо заглядывая в лицо почтальону.

— Нэма капитану, Сапер, нэма ничого, — печально говорил почтальон.

И Сапер, опустив пушистый, чуть изогнутый хвост, возвращался ни с чем и молча укладывался у ног хозяина.

— Забыли нас, Сапер, а? — спрашивал Чемерис и, размеренно поглаживая крупную голову овчарки, приговаривал: — Ничего, Сапер, будет и на нашей улице праздник.

Но, видимо, капитан Чемерис и сам не верил в свои слова.

И все же праздник наступил, но лишь для Сапера. Это произошло зимой, в феврале, в районе Витебска. Рота Чемериса восстанавливала поврежденное артиллерийским обстрелом минное поле перед нашим передним краем. Дивизия занимала оборону в небольшом районе, прозванном солдатами чертовым мешком. День и ночь среди голых, изрытых окопами высот и в топкой низине с поредевшей, иссеченной и изрубленной рощицей рвались снаряды и тяжелые мины.