Виктор Пшеничников - Стоим на страже

Поступив в институт, пройдя там все мыслимые и немыслимые конкурсы и вернувшись к себе на остров по-настоящему счастливой, она и не подозревала тогда, чем это для нее обернется.

Поначалу все складывалось отлично. Сполна удовлетворив свою гордыню и честолюбие, она успокоилась. Ревность ее утихла и к кораблю мужа, и к его успеху. Она стала больше интересоваться его делами, вникать в них. И конечно же сразу серьезно взялась за учебу, сулившую ей столько всего нового и интересного, поражая Лебедева усидчивостью и терпением, которые он раньше в ней и не подозревал. Она съездила в Москву один раз, второй, третий, и в ней пробудился вкус к серьезной киноведческой работе. Особенно после того, как на курсе похвалили ее курсовую, и молодая, но уже известная в мире кино кандидат искусствоведения Альбина Юрьевна Шергина, преподававшая на их факультете специальность, нашла, что Лебедева интересно и нешаблонно мыслит и что при серьезной работе из нее со временем может выйти толк. После этого последовало совсем неожиданное их сближение с Шергиной, и та даже стала опекать Людмилу и однажды вдруг предложила свое содействие в переводе ее, в порядке исключения, на очное отделение.

Подобно капле, которая точит камень, слова Шергиной заронили в ее душу зерно искушения, которое со временем вызрело и проклюнулось. Конечно, она знала, что без Лебедева ей жизни нет и что никого и никогда она больше не полюбит. Да у нее и в мыслях не было уходить от него навсегда. Просто она хотела попробовать, хотя бы самую малость вкусить настоящей серьезной работы, когда все под боком: институт, библиотека, киностудия, Дом кино. Ну, что было в этом преступного?

И вот все свершилось. Самый тяжелый в ее жизни разговор позади. Сегодня утром придет рейсовый пароход и… Душа у нее болела и рвалась на части. Неужели она это сделает? Так вот просто возьмет и уедет от своего Лебедева? Нет, это невозможно вынести! И за что мне бог послал такую муку, думала она, пряча в подушку мокрое от слез лицо.

Ну, что она могла поделать с собой, если искушение было так велико! Ну, что она могла поделать, такая сильная и такая слабая женщина?..

Картина извержения с подходящего со стороны моря «Опала» была ошеломляющей. Все, кто находился на мостике рядом с командиром, были потрясены и захвачены этим невиданным зрелищем.

Огромная, почти двухкилометровая гора, наполовину скрытая в клубах дыма и газов, закрывала серый рассветный горизонт. По всему фронту на многие километры склоны вулкана были охвачены огнем. Этот огненный пояс, словно яркое ожерелье, обуздал вулкан в средней его части. Обезглавленный исполин угрожающе грохотал, выбрасывая в воздух тучи пепла, камней и раскаленных газов. В бинокль можно было заметить и очаги выброса — по огненно-ярким мощным фонтанам, вздымавшимся время от времени из клубов дыма и моря огня на значительную высоту. «Опал» еще только приближался к острову, а его палуба и надстройки уже пятнились от пепла. Густой черный дождь как бы волнами накатывался на корабль, донося горячее дыхание разбушевавшейся стихии.

— Так и засыпет, чего доброго, — пожаловался Лимонов, счищая с себя серые крупинки пепла. — Обкалываться придется. А, командир?

Сбросив скорость, «Опал» шел к берегу, имея строго по курсу расплывчатые, скрытые в вихрях пеплового дождя и дыма очертания «Кавказа». В окулярах командирского бинокля пограничная застава казалась покинутой, вымершей, хотя на мачте по-прежнему трепетал красный флаг. С тыла на нее неотвратимо надвигалась огненная полоса пожара, а вся акватория океана перед ней буквально вскипала от вулканических бомб, камней, мелкого шлака и еще светящейся в воздухе неостывшей пемзы.

То, что не удалось сделать более восьмидесяти лет назад адмиралу Рожественскому, спешившему на помощь гибнувшим русским кораблям Первой Тихоокеанской эскадры, решил осуществить сейчас капитан 3-го ранга Лебедев. Замысел его сводился к тому, чтобы в первую очередь прорваться к блокированной заставе и спасти тех людей, которые не знали о новой дислокации и вернулись с границы на прежнее место, а уж потом идти в район озера Круглого, где в относительной безопасности должны были сосредоточиться основные силы «Кавказа».

Словно подтверждая правильность этого решения, со стороны заставы в сторону океана взлетели одна за другой три красные ракеты. Там были люди.

— Кораблю — боевая тревога! — скомандовал Лебедев. — Верхней команде и десантной группе надеть каски!

— Есть боевая тревога! — козырнул вахтенный офицер и нажал педаль звонковой сигнализации. И тотчас по всему кораблю, сверху донизу, по всем его боевым частям, службам и командам, раздалось подстегивающе торопливое и требовательное: та-та-та-та…

Вахтенным офицером был лейтенант Тюльков, первый год после окончания училища плавающий на «Опале» штурманом. Это был думающий, интеллигентный, но несколько робкий молодой человек. У Лебедева же на корабле действовал девиз «Делай, как я!», который исповедовали все командиры от капитана 3-го ранга до старшин. Поэтому в бригаде наиболее удачные действия других экипажей нередко оценивались однозначно: сработал по-лебедевски, и в этом звучала высшая похвала. Вообще кредо командира «Опала» сводилось к тому, что в пограничном флоте нет времени на раскачку, тут каждую минуту ты должен быть готов на все двести процентов.

Сыграв тревогу, Тюльков продублировал команду голосом по переговорному устройству, и Лебедев заметил, как у лейтенанта от волнения порозовели уши и проступили на худощавой шее острые позвонки. «Волнуется, это хорошо, — подумал он, — я тоже волнуюсь, и боцман Клюев, должно быть, волнуется, хотя и плавает тридцать лет. Какой же моряк не волнуется перед сражением?» А что сражение им предстоит нелегкое, он уже знал и чувствовал это всем своим командирским опытом и интуицией моряка. «Опал» входил в зону интенсивного извержения…

Каждые тридцать секунд радиометрист выдавал замеры глубины и расстояния до берега.

Лебедев внимательно следил за обстановкой. На палубу вместе с пеплом уже стали залетать куски шлака и камни поувесистей, и капитан 3-го ранга приказал убрать вниз всю верхнюю команду. На какое расстояние подходить к берегу — тут перед ним стояла дилемма: подойдешь ближе — облегчишь задачу десантной группы, но рискуешь кораблем; удержишь на безопасном расстоянии корабль — поставишь под двойной удар десантную группу и тех людей на берегу. Ситуация была непростая. Лебедев принял соломоново решение: идти к берегу, пока позволит осадка корабля. Это был рискованный шаг, но на то он и был Лебедевым, что рисковал чаще других, и комбриг знал, кому доверить это дело.