Виктор Пшеничников - Стоим на страже

Мост дрожал от напора воды, от ударов набухших, тяжелых лесин-утопов, которые река тащила по дну и которые в вязком течении невозможно было разглядеть — тут Бойцов молил об одном: лишь бы не случилось в горах, откуда, брала начало Бира, каменных обвалов, когда идут глыбы по три-пять тонн весом. Если река приволочет такие каменные глыбы, тогда мосту не удержаться — обязательно его собьет, в обломки обратит.

Бойцов посмотрел через плечо на реку — и с высоты она была страшна, и вблизи. Сглотнул что-то кислое, вязкое, собравшееся на языке, — не-ет, не одолеет их река, не своротит она мост, ни за что не своротит, не-ет… Он хмыкнул, потер рукою щеку — надо бы побриться, да вот ни одной секунды времени выкроить на это не может.

Под боком, вдруг взрезав воду и расшвыряв шапки пены, вынырнул широкий, заостренный кверху бок льдины, с маху врубилась льдина острием, будто гигантским топором, в опору моста, для страховки укрепленную двумя тросами, и звон по дереву пошел — мост встряхнуло, повело в сторону… Тросы запели, напряглись, обдались электрическим сиянием. В голове у Бойцова мелькнуло — наверное, именно такое сияние появляется на реях попадающих в свирепые штормы парусников — мертвое, потустороннее, пугающее слабым своим сверком.

И не успел еще Бойцов удивиться, как вдруг раздался глуховато-тугой хлопок — светлая, озаренная пламенем нитка троса стремительно, словно молния, взвилась вверх и легко перебила поручень, хвостом своим, как бичом, достала до той стороны моста. И в ту же минуту раздался крик — тросом зацепило человека.

Бойцов вскочил, поскользнулся — подвели яловые сапоги — и приложился к мокрому, покрытому дождевой слизью дереву. Он ударился плечом, щекой, из глаз сыпанули искры. Бойцов выругался, поднялся, не сводя взгляда с человека, по которому хлестанул трос. Это был ефрейтор Курочкин, долговязый медлительный малый, вечно попадающий в какие-нибудь истории, — такова уж планида у парня, на роду невезенье написано.

Курочкин стоял, сгорбившись, прижимая руку к плечу. Бледные длинные пальцы его были широко разведены, нехорошо подрагивали, и Курочкин, похоже, хотел удержать эту дрожь, притискивал и притискивал ладонь к плечу, вжимая ногти в ткань ватника. Рукав был располосован, из прорехи проглядывали неестественно белые в дождевом сумраке клочья ваты. «Они что-о?.. — мелькнуло в голове Бойцова совершенно нелепое. — Они что-о там, на фабрике, где обмундирование шьют, медицинскую вату, что ли, на простежку вместо ваты серой, технической, ставят? Ну и богачи-и».

Ватные клочья вдруг окрасились розовым, и этот цвет вмиг привел Бойцова в себя, показался ему зловещим предзнаменованием чего-то худого, он не сразу понял, что это кровь. Курочкин вывернул голову, виновато взглянул на старшего лейтенанта, в светлых, настежь распахнутых глазах его плескались растерянность, мука, боль. Он, кажется, еще не поверил во все происшедшее.

— Больно? — спросил Бойцов машинально, хотя и так знал, что больно и что не надо было задавать такой вопрос Курочкину. Кровь идет. Кровь — это еще ничего, только бы кость не перебило. — Потерпи, — произнес он ровным голосом, от которого Курочкину словно бы легче должно было сделаться, — потерпи, сейчас мы по рации санитарный вертолет вызовем. Потерпи!

— Может, не надо вертолет? — с трудом разлепил губы Курочкин.

Бойцов хотел было сказать про кровь, про возможный перелом, но сдержался. Стер дождевую мокроту с лица, вздохнул устало:

— Сейчас мы тебя индпакетом перебинтуем, Курочкин, облепиховым маслом смажем, через неделю рука как новенькая станет.

Топая сапогами по настилу, побежал к палатке, разбитой прямо на мосту, — там находилась рация. Вызвал Алонку, дежурного по штабу. Голос дежурного был далеким, задавленным дождем.

— У меня чепе, — проговорил Бойцов, деревенея скулами. — Чепе, чепе, понимаешь? — Уловил ответную реакцию дежурного, словно наяву увидел, как тот встревоженно вскинулся. Одеревенел лицом еще больше. — Трос лопнул, Курочкина зацепил. Пришли санвертолет!

— Вертолет полчаса как в Ургал ушел. Там тоже чепе — тоже непогода, будь она неладна! Двоих из тайги доставили. Что же делать, что же делать? — зачастил дежурный. — Вот что: сейчас вездеход с фельдшером отправлю.

Бойцов не сразу сообразил, не сразу свел концы с концами — ведь фельдшер-то Инна, — прокричал:

— Давай вездеход с фельдшером!

Повесил трубку. И только тут понял, что на мост прибудет его жена Инка, человек с незабудковыми глазами, донельзя дорогой и близкий. Но в следующую минуту ему сделалось тревожно и сиро — непогода ярится, во многих местах дорога перекрыта взбунтовавшимися таежными речками, исковеркана, изжулькана, вся в рытвинах и вымоинах; и как только вездеход прорвется к мосту — неизвестно. Не-ет, тут надо потерпеть, надо санвертолета подождать. Бойцов потянулся рукой к трубке рации. А как же тогда Курочкин? Нет, ждать санвертолета нельзя. Нельзя! И никаких сомнений! Бойцов растянул губы в слабой улыбке, неуклюже выбрался из палатки, так и не сумев стереть с лица тревогу.

И тут же работа закрутила-завертела Бойцова. Мост дрожал под ногами, ходил из стороны в сторону, будто живой, палатка дергалась на его непрочном настиле, хлопала провисшими боковинами. Надо было менять порванный трос.

Первым, кого увидел Бойцов, был Курочкин. Широко расставляя ноги и оскользаясь, он брел к палатке. Ватник с него ребята сняли, наспех перевязали плечо бинтом. Шел Курочкин один, без посторонней помощи, и это успокоило Бойцова.

— Ну как, Курочкин? — спросил он сипло. — Болит? Санитарный вездеход уже вышел. Потерпи. — Он задержал взгляд на бинтовой намотке. Попросил: — Потерпи, а?

Курочкин молча кивнул и двинулся дальше. Бойцов подумал, надо бы подмогу попросить, трудно держаться третьи сутки, но вряд ли подмога будет. Вода окружила многие поселки; сейчас каждый человек, каждые руки на счету, поэтому не будет Бойцову подмоги, мост надо держать своими силами! Сво-ими!

Он вздохнул тяжело, будто подранок, и посмотрел на небо. Наверху немного посветлело за последний час, даже пространство кое-какое образовалось, словно дождь раздвинул свои руки, дал возможность увидеть, что небесная материя еще существует, не успела сопреть, сгнить окончательно в этой нескончаемой, липкой, холодной воде, в которой человек почти обратился в рыбу, а кусты и травы — в водоросли. Бойцов обрадовался этому пространству как некоему знаку, намеку на то, что всемирный потоп должен когда-то кончиться.

Он не засек точно, сколько времени прошло, когда на алонском берегу среди черных мрачных сосен мелькнуло что-то слабозаметное, размытого травянистого цвета, но этого промелька Бойцову было достаточно, чтобы определить, что пришел вездеход. Он помчался, тяжко чмокая каблуками о набухшую твердь моста и рискуя каждую минуту оскользнуться, распластаться на настиле, сломать себе шею, — помчался на тот край моста, что был ближе к алонскому берегу. Ничего сейчас не существовало для валящегося с ног от усталости Бойцова, все ушло на задний план — главным для него сейчас стала Инна и то, как машина пройдет на мост… И пройдет ли? Если насыпь сохранилась под водой — тогда вездеход проберется, если нет — может и застрять.