Александр Поповский - Испытание временем

— Как тебя зовут?

Она говорила, не раскрывая рта. Неживое лицо ее, жирное и дряблое, ничего не выражало.

— Шимшон… Меня зовут Шимшон…

— Шима, — сократила она его имя. — Будешь получать шесть рублей в месяц, жить в приказчицкой, спать на верхней койке…

Он едва улавливал ее шепот, ровный и однообразный, как дыхание.

— Ничего не красть и не шляться по поселку… Марш за прилавок…

Шимшон оказался здесь крайне нужным человеком. Назавтра рано утром, едва он переступил порог лавки, Залман отозвал его в сторону и сказал:

— Из мануфактурного отделения видна вся улица… Если заметишь девушку с длинными каштановыми косами, позовешь меня. Никому об этом не говори… Ее зовут Мария Безродная, она учительница. Моя невеста… Понимаешь?

Чего тут не понять? Ему доверяют секрет и просят быть другом. Он кивает головой и спрашивает:

— Может быть, показать ей дорогу в лавку?..

У Залмана скорбное лицо, две морщины — два рубца глубокой раны — тянутся к краям его рта. Он горько усмехается и откровенно говорит с Шимшоном как с приятелем:

— Она — русская… Мать слышать о ней не хочет… Мы встречаемся на стороне…

По ту сторону шоссе появляются две девушки. Медленно, как будто прогуливаясь, они обходят пруд, идут к лавке. Одна из них — высокая, стройная, с длинными косами каштановых волос.

— Это Мария, — упавшим голосом говорит он, — ты еще увидишь ее сегодня. Она придет посмеяться над мамой…

Едва хозяйка появляется за конторкой, девушки уже у дверей. Они разговаривают и громко смеются, не без расчета, чтобы она заметила их.

— Беги, Шимшон, — взволнованно шепчет ему Залман, — попроси ее уйти отсюда… Скажи — я на коленях молю ее…

Поздно! Хозяйка заметила учительницу и, неподвижно-каменная, смотрит на нее. В лавке все замирают, голоса спадают до шепота, и свои и посторонние следят за поединком. Старуха открывает рот, шумно вбирает воздух и бормочет:

— Где Залман?

Он является, растерянный, в лице ни кровинки, бледные уши его просвечивают. Мать долго смотрит на сына и шепчет:

— Дорогой мой…

Уж это «дорогой мой»! У Залмана лицо перекосилось, как будто его кипятком ошпарили.

— Кто содержит Марийку, на чьи средства живет она и одевается?

Жестокая торговка вынудила Залмана собственными руками разбить свое счастье. Она грозила его выгнать, лишить наследства и добилась своего. Подкупленный инспектор уволил учительницу. Но Безродная не уехала. Девушка назло ей стала чаще появляться на улице, у лавки, подолгу останавливалась у дверей, громко разговаривала и задорно смеялась.

Старуха снова смотрит в окно, шевелит губами, и на короткое мгновение глаза их встречаются. Учительница вдруг умолкает и не смеется больше.

— Ты помогаешь ей моими деньгами… Я не верю тебе…

Залман еще больше бледнеет, падает к ногам матери, клянется и плачет. Она холодно отступает и не смотрит на него. Собственным унижением он должен поплатиться за дерзость учительницы. Пусть никто не обольщается, Сура Гельфенбейн пока еще еврейка и притом благочестивая. Мария Безродная не будет ее невесткой никогда!..

Девушка не смеется, она видит распростертого на земле Залмана и брезгливо отворачивается. Как можно уважать человека с атлетической грудью и крепкими, широкими плечами, ползающего пред старухой на коленях, готового отречься от своей любви, продать себя и других?..

На следующий день Шимшона отзывает в сторону Иойхонон. Он строг и серьезен.

— Ты видел Стешу, жену пекаря?.. У меня к ней важное дело… Покарауль у ее дверей, чтоб нам не помешали. Никого, даже самого пекаря, не пускай…

Кто подумал бы, что важность этого человека — фальшивая, одно притворство?.. Ломака! Вчера перед хозяйкой юлил и так и эдак, а перед мальчишкой гонор нагоняет…

— Долго вы с ней будете дела разбирать? — с притворной наивностью спрашивает Шимшон.

Лицо его тоже выражает спокойствие — пусть подлиза не очень зазнается.

Иойхонон вспыхивает, краснеет от злобы, но сдерживается и сухо говорит:

— Там видно будет…

Ему приходится сбавить спесь, он близко пригибается к Шимшону, и, поглаживая свои усики, тихо бормочет:

— Смотри хозяйке не проболтайся… Она у нас строгая…

Вот они, какие дела! Вчера лишь плут распинался: «Помилуйте, мадам Гельфенбейн, к чему мне эта старая баба?», изгибался в три погибели, расшаркивался: «Помилуйте», «Помилуйте», — и обязательно по-русски…

Прежде чем проскользнуть к Стеше, Иойхонон криво усмехается, игриво щелкает в воздухе пальцами и делает знак молчания…

Тяжелый пост, мучительно трудный караул!

Вот по двору идет экономка, она задерживается у квартиры пекаря, некоторое время размышляет и проходит мимо. Сторож дважды останавливается у окна, озирается и, не заметив ничего подозрительного, идет дальше…

Обильно покрытый мукой, в рваном колпаке и разодранных опорках, поднимается из пекарни пекарь Антон. Он скручивает козью ножку и не совсем уверенной походкой направляется домой.

— Здравствуйте! — Шимшон протягивает ему руку, заслоняя собой дверь. — Как живете?

Полупьяный пекарь останавливается, недоуменно оглядывает его с головы до ног и добродушно усмехается:

— Ты откуда? Новенький?

Он не привык здесь к переменам: тут люди живут годами, добровольно не уходит никто.

— Новенький… Вчера приехал…

Оба молчат, говорить им не о чем.

— Новенький так новенький… Мне что?..

Разговор не вяжется, Шимшон напряженно думает и вдруг спрашивает:

— Муки у вас много?

Антон почесывает бороду и прищуривает один глаз, словно прикидывает, сколько мешков у него на складе.

— Много.

«Теперь о чем? — мучительно думает караульный. — О погоде, что ли?»

— Хорошо бы теперь морозец ударил…

Пекарь широко раскрывает глаза, сосредоточенно чешет спину и, озадаченный, спрашивает:

— Зачем?

Этого Шимшон и сам не знает. У каждого свой каприз: кому слякоть по душе, кому мороз…

Пекарь делает движение к двери и, пораженный, останавливается: его не пускают в дом.

— Тебя кто тут поставил?

Не дожидаясь ответа, он опускается на крыльцо и, обхватив голову руками, шепчет сквозь слезы:

— Опять зачастил к ней!.. Что со мной делают?.. За что мучают?..

Шимшон смотрит на него, растроганный и смущенный. Он ожидал сопротивления и угроз. А пекарь сидит, большой, беспомощный, и плачет. Крупные капли падают из глаз на его руки, запорошенные мукой.

— Ты пойди поговори с ним, — несмело советует ему Шимшон.

Пекарь безнадежно машет рукою и вытирает глаза ладонью.

— Иди, Антон, я скажу — ты силой прорвался… Иди же, ну!

Пекарь уходит домой.

Они возвращаются оба: один — грустный и молчаливый, другой — взбешенный и злой.