Александр Патреев - Инженеры

Она свернула туда, где скорее всего и можно было найти дорогу. Пройдя несколько шагов, она провалилась в снег, поперед собой вблизи разглядела кусты, а подальше от них смутно маячил высокий столб. Стало ясно, что она, сбившись с дороги, тут же почувствовала это и еще не успела забрести далеко в сторону.

Осторожно пробираясь кустами и утопая в сугробах, Мария выбралась на дорогу, и скоро перед ней возникли смутные очертания моста. Отсюда вплоть до села тянулась невысокая насыпь по низине, обставленная по сторонам тумбами. Уверенность и спокойствие вернулись к ней: сбиться с пути было уже нельзя, да и пурга, кажется, затихала.

Мостом, прямо навстречу ей, быстро шагал человечек в плаще, размахивая сумкой. Вот он остановился и начал отряхиваться. Отступив немного в сторону, Мария продолжала идти, зорко приглядываясь к незнакомцу. Она еще не успела поравняться с ним, он крикнул стариковским, но очень тонким, словно мальчишеским голосом:

— Гражданочка, — не знай, как звать вас — поезд-то вроде того… ушел?

— Да, ушел, — ответила она, разглядывая его.

Он был низенького роста, шея обернута шарфом, до бровей надвинута мохнатая шапка, и весь в снегу, словно вылез из сугроба.

— Давно ли?.. около часу?.. неужто?.. Ну, теперь ни в жизнь не нагонишь!.. А уж я-то бежал-спешил к расписанию!.. Все впритруску, да все впритруску. Чуть не задохся! — Старик подошел ближе: — Постой, постой… будто я признаю тебя: ты не дочка ли будешь нашему Семену Карпычу?..

— Да, я самая.

— То-то я гляжу: не она ли, мол?.. Ан, ты и есть — Марья Семеновна… Я к тебе вопрос имею.

Теперь и она узнала его: это был старик Харитон Майколов из соседней деревни; прежде он пас стада, а вот уже три года работает землекопом на новостройках. Старший сын его — на кирпичном заводе, средний учится в вузе в том же городе; где и Авдентов, а дочь — самая младшая — ходит в сельскую школу.

— Говори, в чем дело? — спросила Олейникова, предположив, что старик хочет справиться о том, как учится дочь.

— А дело мое такое, значит, — Харитон снял шапку и усердно ударил ею об руку, стряхивая снег; потом заговорил так, словно то, что собрался сказать, было для него секретом. — Семена-то Карпыча, папашу твоего, очень уважают ребятки наши. Ну и мы ценим. А намедни слух прошел: будто дело у тебя с Мишанькой Авдентовым слажено и ты поскорости уедешь в город. Раз такой оборот, то и Семену Карпычу оставаться здесь не резон. И потому тоже уедет, чтобы, значит, с тобой не разлучаться.

В семье Олейниковых никогда не возникало об этом речи, и Мария дивилась, откуда такие слухи?!

— Оно, конечно, родителям там спокойнее, — продолжал Харитонушка, рассуждая о чужой семье с излишней обстоятельностью и личным интересом. — Мы понимаем!.. Семену Карпычу премного мы благодарны — двадцать годов на одном месте трудится! — и тебе добра желаем, ну только не отпустим. Дадут вместо него какого-нибудь молодого лодыря, или девчонку стрижену, — вот и сломают все. А ребятки наши к Семену-то Карпычу большую привычку имеют и сидят тихо. В переменку или после занятия они вокруг него, как воробьи около ржаного снопа. Тут он им для пользы разные истории разъясняет. А нам только того и надо… Не пустим! — воскликнул старик. — Девчурка моя пришла нынче из школы, сидит и плачет. Жалко ей, значит!.. Ну и мне прискорбно… Хотел к нему самому зайти, да старуха не посоветовала. А тебя увидел, так, мол, узнать надо.

— Сплетни это, — с обидой сказала Мафия. — Зря много болтают. Папа вовсе никуда не собирается. У нас даже разговору такого нет. — И тут же перевела речь на другое:

— Где работаешь, Харитон?.

— Так, так. Ну пойдем, провожу до села-то, — сказал он, словно не слышал ее вопроса.

Оба тронулись к мосту, и Харитон заговорил о себе:

— Осень и зиму я на химкомбинате был. Закончили мы его сполна. На третьей неделе поста домой пришел, отдохнул малость, а теперь надо опять в город. Писали мне оттуда: автомобильный завод собираются ставить, — так вот и хочу загодя приглядеться: что и как?.. А если понадоблюсь, то сразу и за работу примусь. В колхозе и без меня управятся… Из дома вышел раненько, по дороге к зятю зашел, да и просидел долгонько… Тары-бары, — а поезд-то и обманул меня!..

Харитонушка был прямодушен, по округе слыл чудаком, болтливым человеком и, говорят, любил похвалиться. Но то, что он рассказывал нынче Олейниковой, обнаруживало в его характере совсем другие черты. Ей понравилось в нем и то, что он не расспрашивал ее о Михаиле и о том, зачем ходила она в такую пору на станцию. Зато охотно говорил о заработках старшего сына, хвалился своим студентом, который «учится в городе лучше всех», и о самой младшей дочери, которая «до того смышлена, что по карте все реки и горы знает и даже город Рим итальянский без ошибки показывает».

И опять сожалел, что запоздал на поезд:

— Бегу в горку и слышу: гудет и гудет где-то… Что, думаю, за оказия?.. Не поезд ли?.. Оказывается, он и был это!.. Ну и ну! Постоянно со мной что-нибудь случится! — досадовал он на себя. — Что будешь делать!.. В деревню вертаться — ни то, ни се, да и пурга вон. У зятя остановиться — тоже хорошего мало заходить второй раз.

— Почему? — спросила Мария, чтобы не молчать в дороге, да и то, как говорил старик, казалось ей интересным.

— А вот почему: перед свахой неловко… Дочь-то у меня приветливая, простая, рачительная, нас, стариков, почитает, а вот свекровь у ней — без понятия человек. Правду тебе сказать, нравная она, с задоринкой. Хожу я к ним редко, денег и хлеба не прошу, а кажинный раз чем-нибудь за живое зацепит. Что зря говорить, старуха она умная, всех норовит своему разуму обучить. А меня что учить!.. Пятьдесят пять годов на белом свете своим умом живу и никого не слушаюсь. Дети у меня — таких дай бог всякому!.. И опять же она — скуповата; давеча зашел я, — чаем меня потчует, сахар чуть не в рот кладет, а сама торопит: «Сват, на вокзал-то успеешь ли?» Так ведь и вышло: ровно в воду глядела, — пророк!.. Я поговорить люблю, и зять длинное слово любит, а она — нет. Я — за новое, она — за старое, вот и не ладим. Теперь ей никак не втолкуешь, что запоздал, мол… Пилить начнет беспременно… Вон у них огонек горит… Пойду переночую… Прощай пока…

В улице было тихо, безлюдно. Ветер устал и замолк. В садах, на крышах, на огородах лежал снег. Избы, казалось, жмутся от холода и засыпают. Мария свернула в переулок, глухой и тесный от сугробов. За плетнями поникли вишни под тяжестью мокрого снега и холодного мертвящего сна… Высокие старые ветлы гнулись над белым прудом, в грачиных гнездах было тихо… Видно, без времени пришла весна, и зима вернулась, чтобы взять свое… Марии было трудно представить себе, что Михаил еще сегодня был с нею, что только сейчас она провожала его на станцию!.. Ей казалось, что приезжал он давно, давно!..