Александр Патреев - Инженеры

— Поскольку, товарищи, День печати давно прошел и Гайтсман тогда каялся, а не исправил свою политическую линию, я назову его только «пятипроцентным героем», — и пойду дальше. — Очень мирным, чисто женским движением руки она усилила убийственное значение фразы, вызвавшей дружное одобрение конференции, и, поглядывая в свою записную книжку, начала о том, что было в повестке главным.

Легко было писать за ней, и Мария Дынникова не пропустила и не перепутала ни одного слова. В том месте, где Варвара, начав было длинную фразу, нагромоздила четыре предложения и не смогла свести их в целый период, отчего мысль получилась ошибочной, — Мария переждала, пока выступающая не поправилась.

Вскоре, в числе обильно поступавших записок, в руки председателя упала еще одна, любопытнее прочих:

«По выражению тов. Казанцевой получается так: мы нагоним и перегоним Америку, но потом еще какая-то страна впереди нас окажется. Прошу разъяснить. Иначе можно подумать, что конца этой гонки не дождемся».

Колыванов вдруг обострившимся взглядом пригляделся к почерку, немного измененному, и передал Дынникову, который тоже ничем не выдал своего самочувствия.

Разумнее было сослаться пока на то, что автор записки не понимает известного лозунга партии, — Колыванов поднялся и, стараясь говорить спокойнее и убедительнее, разъяснение свое обращал ко всей конференции.

— Товарищи!.. Автор высказывает сомнение: можем ли мы нагнать передовые капиталистические страны? и нужна ли вообще эта напряженность строительства наших заводов? — На громкие возгласы: «Кто это додумался?» — Колыванов ответил: — Это пока не имеет значения, важен сам тезис… Вспомните: еще 230 лет до нас Петр Великий лихорадочно начал строить заводы и фабрики для снабжения армии, для обороны страны: это была попытка вырваться из старых тесных рамок, сделать страну независимой, пробиться к путям мировой торговли. В свое время он разрешил свою задачу… Мы пришли к власти в стране, страшно отсталой. Отсталость не нами придумана, а передана нам по наследству всей историей, и мы, взяв на себя труд полного преобразования страны на основе социализма, отвечаем за все — и плохое, и хорошее.

В перерыв, когда Мария и две других стенографистки в отдельной комнате расшифровывали свои листы, перепечатывая их на машинках, а секретарь куда-то вышел, оставив бумаги на ее столе, — появился Гайтсман и очень вежливо попросил:

— Вы уже перепечатали вопросы?.. Я заберу их… мы завтра даем информацию в газете.

— Хорошо… только, пожалуйста, подождите, — ответила она. — Мы очень спешим.

Чтобы переждать, он удалился, а несколько минут позже получил от нее всю пачку.

— Видите, какая у нас работа, — виновато улыбнулся он. — Ругают за все… Я рад за вас, что нашли свое место.

Еще не окончился перерыв, когда Борис, подойдя к ней близко, сказал на ухо о той же записке. Незаметно для других, она вынула ее из ридикюля и передала мужу: какое-то чутье подтолкнуло ее сохранить эту улику, которая попала потом в руки Матвея Колыванова.

Тотчас же после конференции, которая закончилась поздно, Дынников уехал в Москву, чтобы подтолкнуть в Совнархозе решение важных вопросов.

Мария собрала ему кое-что в дорогу, — наспех, потому что утром он забыл предупредить ее об отъезде, да и не любил брать ничего с собой; она почти насильно заставила его захватить плащ.

Суетилась подле него и старая Груня, припасая что-то, а потом, уже по дороге к вокзалу, он обнаружил в своем кармане несколько теплых пирожков. Машина несла их полем, стояла синяя ночь, и серп луны скользил между редких и жидких облаков.

— Когда вернешься? — спросила Мария.

— Скоро, Мусенька, скоро… Если ничто не задержит, то — через три дня…

— Я буду ждать… я встречу тебя…

— Хорошо… Ты — умница… Мы хватились записки, и если бы не ты — она пропала бы… Скучать не будешь?..

— Ну что спрашиваешь! — улыбнулась она с укором. — Да!.. ведь я в первый раз провожаю тебя! Какое-то странное чувство. Я совсем, совсем не представляю, как я буду одна… Наверно, мне будет очень скучно… — И во тьме искала его руку, чтобы чувствовать его тепло и быть ближе.

Он купил ей перронный билет, но до отхода поезда оставалось всего пять минут, и ей не пришлось посидеть с ним в купе. Она простилась с ним у вагона и, когда тронулся поезд, долго махала ему рукой.

В назначенный срок она примчалась опять в город и, оставив машину у вокзала, нетерпеливо ждала, глядя в ту сторону, куда текли голубые, подобно воде, рельсы…

Выдался необыкновенно жаркий день, все вокруг было залито солнцем. Пахло нефтью, — от нее черной была земля и шпалы. Высоко над путями висел мост, прокопченный дымом и сажей.

И хотя в тени вокзала было прохладнее, она ходила не торопясь по открытой площадке, с трудом унимая свои чувства. У ней так много накопилось, что рассказать ему!..

Она сознательно гнала время, день за днем, заполняя их работой, иногда выдумывала себе какое-либо занятие, чтобы не сидеть без дела: побывала у Насти в палатке на Медвежьем логу, где жила когда-то сама, уходила на прежнюю свою квартиру, отданную теперь Варваре Казанцевой.

Накануне встречи она легла пораньше, чтобы не проспать, и наказала Груне разбудить ее в семь утра, хотя поезд приходил в десять тридцать.

Минутная стрелка перронных часов редкими скачками двигалась к намеченной черточке, но все же оставалось еще полчаса. В ее душе был шумный какой-то праздник; люди, пришедшие встречать своих, казалось, улыбались и ждали так же взволнованно. Вспомнились родные, кто жил в деревне, и она почувствовала себя обязанной порадовать своих стариков известием о себе.

Карандашом, наскоро, она писала: кто ее муж, и как живут они теперь…

В туманной сизой дымке возникло темное пятнышко; оно будто стояло на одном месте, но быстро-быстро росло и как-то вдруг словно надвинулось разом… Еще не слышно было гудка, а белый платочек дыма уже приветственно несся навстречу… Марию обдало черным накаленным зноем, с грохотом и вихрем прогремело мимо, и вот, темно-зеленые, коричневые вагоны с открытыми окнами, откуда смотрели чужие лица, двигались мимо нее.

Перрон сразу заполнился пестрой толпой и шумом, у выхода образовалась темная очередь, и, как ни всматривалась Мария, — знакомое, родное лицо не попадалось на глаза.

Оглянувшись назад, она вдруг увидела, что открыт и второй выход, — пассажиры передних вагонов шли через зал. Она побежала туда, — но и там не нашла Бориса…

Какая досада!.. Чтобы не искать понапрасну, лучше подождать у машины…

Ей все еще не приходило в голову, что он мог задержаться в Москве…

Уже иссяк людской поток, а она все искала взглядом и, наконец, когда уже пропала всякая надежда встретить, решила, на всякий случай, заглянуть в буфет.