Александр Патреев - Инженеры

Однажды он пришел раньше других; в бараке никого не было, и его потянуло к ее письму; он выдвинул из-под кровати свою дорожную корзину, которую Степан в шутку называл «телегой жизни», — и так, с письмом в руках, облокотившись на постель, читал, упиваясь грустной и тревожной повестью ее души… День за днем, шаг за шагом он сызнова проверял себя, приглядывался и к ней — уже далекой — жадным взглядом, и сквозь эту даль она становилась еще прекрасней. Забылось даже, что она здесь, рядом, и, качая головой, твердил с жестоким осуждением: «Как бесчестно все получилось… Оказывается, она знала меня лучше, чем я знал себя!..»

Его поражало теперь каждое слово, как откровение, — так могла, написать только женщина, пережившая очень многое, способная охватить зрелым рассудком свои чувства, умеющая найти в себе проникновенные слова для их выражения… Как богат ее душевный мир, в котором не смог и не хотел тогда, разобраться он!..

«Я должен увидеть ее», — решил он.

Наступал час, когда обычно возвращались с работы его сожители. Он вышел на крыльцо и, сидя на перилах, смотрел туда, где полыхал пожар великого заката… Там, расплавленное, вскипало розовой пеной какое-то зернистое небо, а в стороне, на северо-запад, тянулись горным хребтом снежно-белые облака.

К бараку скорым шагом подходила пожилая уборщица, недавно приехавшая из лесной ветлужской деревеньки:

— А вас тут девушка спрашивала.

— Какая? когда? — обернулся Авдентов взволнованно.

— После полден вскоре…

— Велела передать что-нибудь?..

— Да, письмо-грамотку… «Передай, говорит, непременно самому в руки». Я сейчас, — и, убегая к себе в комнату, громко стучала каблуками.

Он закурил, чтобы хоть этим умерить радостное беспокойство… Его не удивил в эту минуту неряшливо сложенный вчетверо листок прожелтелой бумаги с его фамилией:

«Завтра, в 7 утра, поступает девять (9) вагонов силикатного кирпича, семь (7) вагонов лесу и двенадцать (12) платформ металлоконструкций для вашего цеха.

Обеспечьте разгрузку полностью, с расчетом к 23 часам освободить путь для прибывающего эшелона с бутовым камнем и лесом.

Подчиняясь силе инерции, мысли его легко перескочили все эти вагоны, и только минутой позже повернули назад, к цифрам, подчеркнутым жирной волнистой линией. Он почесал за ухом, уперся взглядом опять в листок, а уборщица стояла перед ним и чего-то ждала.

— Вам, что ли? — спросила она.

— Да, да, мне… вагоны… завтра в шесть вставать… Не проспать бы. Вы разбудите меня, — и пошел к фонтану, чтобы холодной водой освежить голову.

— Авдентов, деньги получил? — еще издали кричал ему курчавый и низенький прораб.

— Нет!..

Приятели подошли ближе; один уже засучивал рукава, другой снимал рубаху, третий растянулся на лужке, ожидая своей очереди к воде.

— Как так — нет денег?.. У инженера должна быть в кармане постоянная сотня, а на сберкнижке минимум три тысячи, — пустословил безунывный прораб, тоже не имевший пятерки за душой. — Наша коммуна доверила тебе животы наши, а ты о благосостоянии нашем не печешься. Аванс тебе дали?

— Нет. Кассир пришел пустой, как грек. Обещает дать завтра, а у меня с шести утра и до полночи — пробка на участке: двадцать восемь вагонов… Здорово?.. Теперь график погоню вверх. Так что за хлебом сходи ты.

Он уже хвалился своим богатством, которое подвалило ему вдруг, а курчавый весельчак завидовал, вздыхая шумно:

— А я сегодня гавань принял от Штальмера… Худое решето: одни дыры. Ни лесу, ни камня, ни гравия… Хоть лыком эстакаду крепи… Чего он думал только, иностранная светлая голова!.. Теперь я понял, почему Дынников предупреждал нас… Ох и растрясет меня на этих кочках!.. беда!

— Зато денег будешь получать кучу, — заметил третий.

— Этого добра будет!.. а вот леса, железа — нет… Мне бы теперь плотов хоть тридцать!.. Я бы вывернулся… Миша, выручи: вагончика три одолжи мне… по-шабровски, а?.. Соседи ведь… Да, — вздыхал он, — придется и мне раненько вставать.

Где-то за поселком, — кажется, на Медвежьем логу, — играла плясовую чья-то гармонь, заливаясь на закате; потом дружные голоса запели волжскую песню; она крепчала и поднималась выше, и молодой прораб, обхватив колени руками и слегка покачиваясь, подпевал негромко.

Утро выдалось тихое, ясное. В сонном воздухе возникали, постепенно нарастая, звуки. Обе бригады — Сенцова и Бисерова — были уже на площадке и осматривали металлоконструкции, когда пришел Авдентов, одетый по-летнему: было тепло, как бывает нередко осенью, после сухого и долгого лета.

От механосборочного цеха, вдоль белой стены, тянувшейся на полкилометра, полз гусеничный кран — их давнишний знакомец — на широких лапах, но уже с новой стрелой.

— Ба! — обрадовался Сережка встрече — «Ларион-американец»!.. С добрым утром, железная головушка, чугунно брюхо!.. Опять с нами? — Кран двигался прямо на них, и Сережка посторонился. — Эге, да ему и новую шейку с хоботком наставили. Товарищ прораб, разъясните ее назначение.

Авдентову с первого взгляда понравился этот бойкий веселый бригадир, со звонким жестковатым голосом, подошедший к нему близко.

— Это Штальмер приспособил, — вспомнил Бисеров. — На днях в газете о нем писали… и очень хвалили. А нам преподаватель рассказывал, что другие краны употребляют при разгрузке.

— Да, 20—25-тонный «Браунхойст» и «Огайо»… они, очевидно, заняты на прессовом и механосборочном.

День обещал быть весьма неудачным; «Лорейн» не мог осилить колонн, весивших каждая по три с половиной тонны, ни тем более пролетов с фонарем, весом в пять с половиной тонн, да помимо того, и радиус действия этого крана весьма невелик. Сущим недоразумением является присылка его на участок. Он поднимает только самые легкие части, и придется специально выбирать их с платформ.

Он сбегал в контору Штальмера, но того еще не было на площадке, терять же времени не хотелось, и Авдентов приступил к разгрузке.

В девять часов он опять сделал попытку объясниться со своим начальником, но не застал и теперь: тот ушел к Дынникову.

Прождав с полчаса, Авдентов два раза спрашивал по телефону, и оттуда ответили, наконец, что Штальмер будет на литейном через сорок минут. Дождаться его было легче, чем идти к Дынникову.

— Других поднимает рано, а сам спит, — нервничал Авдентов, думая, что единственная причина его беспокойства заключается в несогласованных действиях начальства.

Штальмер «утешил» его тем, что два «Браунхойста» освободятся не раньше трех часов дня, что Дынников торопится закончить сборку прессового цеха и раньше трех краны не придут. Авдентов развел руками, не сказав ни слова. Партия груза была значительной, срок дали жесткий, спозаранок пригнали людей, а оказывается — ничто не готово!