Михаил Лоскутов - Немного в сторону

— Флакон духов — это хор или оркестр, — говорит мастер Мишель. — Здесь есть нежные голоса, виолончели, есть скрипки. И есть басы. Это громовые запахи. Взятый отдельно, такой запах-контрабас покажется вам нестерпимым. А здесь они все спелись. Вы слушаете лишь общую симфонию. Вы не почувствуете их отдельного присутствия. Да вам и незачем это…

Он машет рукой. Слушая, мы с почтением разглядываем эту руку, переходим взором к лицу, к столу, к предметам, окружающим композитора. Главный волшебник за это время обошел свои сады и снова уселся за конторкой. Здесь чернильница, флаконы с магическими жидкостями, канцелярские счеты и разграфленная бумажка. Это план волшебств на текущий квартал хозяйственного года… О чем, бишь, мы?

Да, об оркестре, посаженном во флакон. Производственный разговор, довольно скучный для нас и достаточно ненужный для мастера. О, я уже знаю, что составлять духи — не просто слить в банку ряд приятных жидкостей.

Нужны также и неприятные и нейтральные, необходимы фиксаторы, крепители. Для разных требований нужны разные дозы, вещи, условия приготовления… Требуется знание ботаники, химии, парфюмерии, долгие годы почтенной профессии парфюмера, чтобы…

Тут композитор встает, берет с полки тяжелый альбом, бросает, на стол, распахивает его и — что это? Откуда это так пахнуло чем-то знакомым и стародавним?

Ба, да это из альбома! Мы видим этикетки мыла, духов, пудры. История мастера в марках. Перед нами цветы, тиснение, орнаменты, женские лица, немножко странные орнаменты и немножко наивные лица. Названия «Дивный ландыш», «Лебяжий пух». Лебяжий пух! Вот поплыл снова перед глазами белый лебедь на синих волнах… Мастер тычет пальцем в этикетки, и мы вместе добродушно смеемся над наивными коломбинами, потом случайно из альбома выпадает фотография. Но это уже совсем никакого отношения ни к «Дивному ландышу», ни к коломбине, ни к парфюмерии не имеет. Просто семейный снимок. Ребятишки на детском празднике в городе Канне. В цилиндрах, с цветами. И мы переносимся в Канн. Южная Франция, далекий берег Средиземного моря. Но тут мастер достает из стола пачку любительских снимков.

— Лучше посмотрите вот, — говорит он. — Ха… сам снимал. Если любите это…

И вот вдруг мы видим, что волшебника нет и магии нет, а есть добрый старый француз. Добрый человек с седыми усами сидит за конторкой, обмотанный шарфом, он жует что-то губами, и у человека этого есть Канн, есть берег Средиземного моря, есть детство.

А детство это протекало именно в Канне, на юге Франции, на Средиземноморском побережье. Можно представить себе солнце, очень много цветов. Здесь все пронизано ароматами природы, как в картинах знаменитых французов; если взять горсть этого пространства в руки и выжать из нее — потечет энергия солнечной радиации. Лодки, спорт, юношеские пикники. «Это главное, что сделало меня парфюмером». Юноше, сыну слесаря, нужно идти в солдаты. Но он не хочет идти ни в солдаты, ни в слесаря, он мечтает стать парфюмером, ему удается пойти учиться на аптекаря. В городе Канне — цветочные плантации, хризантемы, розы, герани. В городе Канне — фирма «Хонкар» по производству эфирных масел. Юноша поступает туда учеником.

Первое время он подметает полы и вытирает стеклянные колбы. Не слишком сложное ремесло. Но постепенно движется обучение, и Август Мишель покидает Канн. Он работает парфюмером в Марселе.

Фирма «Ламот», производство и экспорт парфюмерных товаров. Пудра для Испании, мыло для Марокко, духи для Африки, Бразилии, Индии, Новой Зеландии.

Много больших и маленьких «Ламотов» во Франции. Огромные трестированные предприятия по выработке запахов к тому времени уже насытили родину, и ароматы выливались через край. Они рвались на Восток, туда, в заманчивые края, еще свободные от парижских изделий, где лежат дикие прерии, не обрызганные еще одеколоном, где ходят смуглые девушки, требующие пудры, где бродят воинственные мавры, не нафабрившие еще помадой свои черные усы.

Представьте себе Марсель, контору фирмы «Ламот», порт, корабли, отплывающие на Восток. Запахи, уложенные во флаконы, запакованы в ящики и погружены в трюмы. О, экспорт парфюмерных товаров — это совсем не так просто! Запахи, которых требует парижанка, совсем не те, которые нужны в Бразилии или в Африке. Здесь идут сильные, громкие, или, как говорят парфюмеры, т е п л ы е запахи. Они должны пахнуть на расстоянии выстрела ковбойского маузера и сражать сразу наповал. Кроме того — само существо, содержание аромата: в разных местах о нем разные представления.

На Востоке хотят получить от экспортной конторы не только ароматы, но и другие французские вещи. И парфюмерная фирма «Ламот» экспортирует вместе с духами и помадой зонтики, перчатки, открытки, резиновые изделия. Хитрый Ламот знает, как нужно держаться за экспорт, даже знаменитые фирмы, насытив рынок, начинают искать пути в двух направлениях одновременно — изысканные, роскошные сорта для избранных в экспорт. Сам «великий Коти» приходит в контору «Ламот» и приносит свои образцы для экспорта, на комиссионных началах. Венецианцы и конквистадоры парфюмерии ищут путей на Восток…

Но Августу Мишелю мало нравится эта экзотика.

И вот он слышит, что есть совсем другая страна…

Она лежит на севере. Необъятные снежные просторы, лишенные пышной растительности и длинного лета. Там люди нуждаются в концентрированных запахах простых цветов, черта, свойственная северным странам: в краях, наделенных богатой природой, менее распространена парфюмерия.

В той стране как раз требуются парфюмеры, ибо все остальное там уже есть…

Передо мной лежит альбом. Он напечатан на роскошной бумаге с золотым тиснением. Гербы. Художественные заставки. Цветные вкладки. На одной из них на полный лист, в красках запечатлена картина. Она называется: «Генрих Афанасьевич играет в шашки». Щуплый человек с черными усиками, окруженный зрителями, действительно играет в шашки.

Открываем следующую картину: «Генрих Афанасьевич и Шарлотта Андреевна на отдыхе в гор. Канн на юге Франции». Тот же человек в котелке и потолстевший, рядом с ним старая женщина с животом, распирающим юбку. На фоне мраморной террасы. Пальмы. Море. Гипсовый человек в голом виде.

Дальше следует: «Шарлотта Андреевна, пишущая письмо Генриху Афанасьевичу во время его поездки за границу». Потом идет тот же Генрих Афанасьевич, пьющий чай, разглядывающий картины, ковыряющий спичкой в зубах и так дальше.

Кто же это такой? Знаменитый шахматист? Оперный тенор? Завоеватель?

Да, завоеватель. В известном роде.

На последних страницах того же издания имеется символическая картина, раскрывающая нам смысл всего. Там изображены пирамиды и сфинкс; знойная пустыня, пальмы. Мимо пирамид шагает караван верблюдов. На самой большой пирамиде написано: «Глицериновое мыло».